Памяти Ирины Хроль (Федоренко) посвящается...

"Музей" нашего города и нашего форума. История древняя и история современная.
Ответить
Аватара пользователя
MikoS
Сообщения: 159
Зарегистрирован: 06 мар 2010, 18:07
Откуда: Черноморское

Памяти Ирины Хроль (Федоренко) посвящается...

Сообщение MikoS » 14 окт 2012, 21:25

Сегодня исполняется 40 дней, как не стало Ирины, светлая память...
Взято с сайта http://www.proza.ru/2012/04/17/1181
Солженицын и Тарханкут..
Ирина Хроль
"Он старался быть полезным людям, это давало ему радость" - Эти слова А. Хейли, автора романа «Аэропорт», составили эпитафию надгробия Николая Ивановича Зубова. Так завещал сам покойный, - но при условии: «если это сочтут справедливым». И это тот самый доктор Зубов, которому Александр Солженицын доверил свою писательскую судьбу и саму жизнь. И не ошибся.
С 1958 года жил в пгт.Черноморском (АР Крым) Человек... - А дальше просится - удивительный, уникального ума, глубоких энциклопедических знаний и широчайшего кругозора, - истинный представитель русской интеллигенции, о чистоте и возвышенности чувств, поступков и стиля жизни которой сегодня вздыхаем с сожалением. Это с нею ушли из нашего обихода уважение к человеческому достоинству и трепетное почитание женщины, служение Родине честью и совестью, а не ради чинов, наград и положения…
Но слова словами. А в памяти старожилов Черноморского остался подвижный моложавый старичок, - просто «доктор Зубов»: белая-белая голова, бородка клинышком, прищур глаз живых и чутких, и всегда быстрая, легкая не по возрасту походка... Незаменимый в глухомани врач-гинеколог, да, кажется, и вовсе незаменимый в среде, традиционно дефицитной, изолированной не только от элементарных социальных благ, но, прежде всего, - от знания о самой себе.
Со стороны он казался чудаковатым в необъяснимой своей человечности ко всем и всему, что его окружало. И трогательностью отношения к своей супруге, Елене Александровне, и даже в том, что… «под ручки» с ней (и это в глухомани!) каждый вечер шел к набережной «смотреть солнечный закат». О каком-то, прямо-таки фантастическом (по меркам глубинки, но, думается, и не только глубинки) трепетно-уважительном отношении доктора к женщинам в поселке легенды ходили. Если при нем входила в помещение женщина, – и пусть она только школьница, - седой как лунь доктор непременно подымался со стула, и стоя приветствовал входящую, и снова сам присядет только после нее, а если мест нет – свое уступит… И что-то еще на уровне мифа-сплетни о нем шепотком передавали друг другу местные жители: то ли сидел доктор за что-то, «да на самих Соловках!», то ли сослан сюда, в Черноморское,.. А вот за что – даже и не шептались... Поговаривали,.. но, кажется, незлобиво, - скорее, из любопытства...
Через многие годы, когда стало доступным говорить о многом и вслух, - но давно уже нет в живых доктора Зубова и его супруги, верной спутницы жизненных невзгод и ссылочных мытарств Елены Александровны, - завеса над тайной доктора приоткрылась. И прежде всего тем, кто осилил сложную как чтиво и страшную летопись «социалистического реализма» произведений Александра СОЛЖЕНИЦЫНА. Лагерная судьба и творчество, которого оказались в прямом переплетении с судьбой черноморского чудака, светлой памяти Николая Ивановича ЗУБОВА.
И ЭТО – ВСЕ О НЕМ
Семья Зубовых - образец исконно русской интеллигенции. Отец Николая Ивановича - инженер-железнодорожник (умер рано). Дети воспитывались в лучших культурных традициях того времени: уже в гимназии Коленька (Николай Иванович) в совершенстве знал английский язык, а дома члены семейства между собой общались на французском; и почитание женщины у них стояло на первом месте.
По окончании гимназии Николай Иванович поступает в мединститут и целиком посвящает себя медицине, а еще в совершенстве изучает русский язык, немецкий и латынь; он досконально знал Библию и музыкальную современную классику… Мечтал о высоком и прекрасном служении, а судьба повела совершенно в противоположную сторону…
Следуя просветительским веяньям постреволюционного периода, очень модным в интеллигентских семьях того времени, мать Николая Ивановича настояла: медицина медициной, а сын должен приобрести и рабочую профессию, и жениться непременно на простолюдинке («красной косынке»). И любящий сын, свято почитающий мать-женщину, - едет в Нижегородскую область осваивать профессию маслодела.
Но вот во втором материнских надежд не оправдал - женился крайне неудачно, на психически-неуравновешенной женщине. После разрыва мучительного брака остался с тремя детьми на руках, - к тому же унаследовавшими материнский недуг… Вернулся в медицину, специализировался в гинекологии. О талантливом докторе и сегодня помнят его пациентки, нынешние пра- и прапрабабушки казахстанского Кок-Терека и крымской глубинки на Тарханкуте.
В 1933 году, на вызове к больной (матери своей будущей жены) доктор Зубов знакомится с Еленой Александровной Леман, бездетной вдовой 30-ти лет. На то время и ему уже под 40, – «разведенцу» с тремя детьми на руках, да с престарелой властной матерью. Но Елена Александровна соглашается на этот брак, и уже через год они поженились. И детей от первого брака Николая Ивановича, всех троих забрали в свою новую семью. Жили в Москве. В Москве и войну встретили. Он работал в больнице, она - библиофил...
А тут и грянуло: муж одной из сотрудниц Николая Ивановича дезертировал с фронта. Что уж там за причина, - но не смог сердобольный доктор Зубов отказать, когда бросилась к нему за помощью женщина, умоляя спрятать на ночь-другую ее мужа-беглеца. Доктор дал ключи от дачи…
ДВЕ ВЕРСИИ
И беда случилась: кто-то из коллег «досмотрел», что доктор Зубов на свой больничный паек взял в столовой не два, а три обеда!.. А время-то было – поголовная бдительность и патриотизм! О «случае из ряда вон» стало известно в НКВД. В квартире и на даче Зубовых проведен обыск. Супруги арестованы и в один день осуждены военным трибуналом Московского военного гарнизона: Николай Иванович – к 10-ти годам заключения (по ст. 58-10, ч. II, УК РСФСР - «пропаганда и агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти в военной обстановке», ст. 58-11 УК РСФСР – «всякого рода организационная деятельность», ст. 17-193-7, п. «г», УК РСФСР – «пособничество дезертирам путем сокрытия преступника»); Елена Александровна – к 10-ти годам исправительно-трудовых лагерей (по ст. 58-10, ч. II, 58-11 и 17-193-7, п. «г», УК РСФСР); общий срок, с последующей высылкой на поселение, - 15 лет.
Дочери доктора Зубова объявлены «дочерьми врага народа» и исключены из института. Старшая, не выдержав психологического натиска, бросилась под электричку, у второй обострилось, унаследованное от матери, психическое расстройство, из которого она так и не вышла... Впоследствии, уже на поселении, Зубовы забрали ее и старуху-мать к себе в Казахстан (о судьбе этой дочери и ее сыне-казашонке рассказал А. Солженицын в своих литературных очерках «Бодался теленок с дубом», гл.1). Старший сын отказался от отца, едва узнал об аресте и осуждении его и Елены Александровны. Этого Николай Иванович не простил ему до конца дней своих.
Кстати, А.Солженицын дает совершенно иную версию ареста Зубовых: приютила-то дезертира («по знакомству») мать Николая Ивановича! И даже без ведома сына и невестки. Беглец, отсидевшись, ушел, но в городе был задержан и без колебаний указал дом, где скрывался. Система к пожилой женщине проявила лояльность, но вместо нее «посчитала целесообразным» наказать сына и невестку...
В Черноморском же Зубовы, - видимо, щадя «социалистическое» мировоззрение своих соседей от шокирующей, социалистической же действительности, - «рассекретили» более приемлемую для периферии «версию» своего ареста. Мол, в общем-то,.. несколько и виновны именно они – ключ-то дезертиру дали… И именно они, а не мать...
Ведь, даже в 70-ые годы ни А.Солженицын, ни Зубовы еще и мечтать не смели, что когда-то содержимое их тайника увидит свет… Но ни разу и не усомнились доктор и его супруга в тщетности своей помощи писателю, а значит – и в его гениальности, и ценности того, что он писал, а они, - с великой опасностью для себя, - прятали и хранили.
У ПАМЯТИ СВОИ ТРОПЫ
И она по-своему разворачивает временную призму: в нашу детсадовскую дошколятскую группу приводят новенького – кудрявого казашонка. Это я теперь-то знаю, что казашонка. А дошколята 60-ых и не представляли, что это такое, и бывают ли вообще такие мальчики. Но то, что мальчик не такой, как все (что и привлекало к нему детвору) – это и шестилетки почувствовали: с казашонком безнадежно возятся воспитательницы и нянечки, с ним хочет дружить детвора, а задира-новичок дружбе предпочитает кулаки.
Не помню, кто забирал Сережку Зубова из детсада. Мне же, - после того, как я была «забрана», - еще час приходилось поджидать маму во дворе ее работы. А просто через дорогу от маминой работы - Сережкин дом, и это «обстоятельство» ненадолго сдружило нас. Мы гоняли по улице и в соседнем сквере при старой церкви, а иногда забегали и к Сережке домой. Тогда-то и состоялось мое первое знакомство с супругами Зубовыми - Николаем Ивановичем и Еленой Александровной, Сережкиными дедушкой и бабушкой. Но, конечно, в мои-то 6,5 лет не они заинтересовали меня. А была я поражена, да просто шокирована так называемой, их «квартирой» в длиннющем бараке с множеством соседских крылечек и верандочек. Я прибежала к маме и изумленно, взахлеб рассказывала: «а Сережкин дедушка в библиотеке живет!..». - Для шестилетнего ребенка из захолустья это уж действительно было Бог весть, какое несоответствие! И даже с детским начальным представлением о семейном быте. До сих пор вижу комнату, которую, - именно «как в библиотеке!» - от порога до противоположной стены пересекают книжные стеллажи до потолка. И еще – маленькие вышитые подушечки. И они, кажется, повсюду: на подоконнике, на столе и стульях, на полках между книг... И на каждой, - к моему великому восторгу, – кошки, кошки, кошки!..
Не помню, как объяснила мама библиотечный уклад в не библиотечном жилище моего детсадовского товарища, но остался в памяти обывательский интерес скучающего захолустья к Сережкиному деду. И как в конце рабочего дня даже на «маминой работе» кто-то, выглянув в окно на поселковый «бродвей», с улыбкой обязательно отмечал: «ну, пошли, пошли уже Зубовы на прогулку…». Незлобиво. Но «случая» такого не пропускали.
Потом как-то вдруг Сережка ушел из детсада. Взрослые говорили, что, мол, сдали мальчишку в специнтернат, и вздыхали с облегчением. И почему-то жалели стариков…
ПРОШЛИ ГОДЫ...
И маленький, седой как лунь «доктор Зубов» (только так и величали его в поселке) молодой подпрыгивающей походкой вошел в мой восьмой класс – в кабинет русской литературы старенькой поселковой школы. Вошел в качестве гостя литературного факультатива. Принес пластинки с голосом Шаляпина и еще кого-то… Не помню: тронул ли меня тогда Шаляпин, но на доктора я, почему-то, смотрела во все глаза. Он что-то рассказывал о певце, о «серебряном веке»… Но только и помню очень странный взгляд доктора - как-то «в себя», что ли,.. очень серьезный, но и не строгий: словно видит что-то такое, о чем пока ты и знать не знаешь, но, может быть, так-то и лучше… Он обращался к нам, школярам, на «Вы» и отвечал на наши вопросы уважительно, как равным себе собеседникам… И при этом словно вслушивался во что-то свое, незримо стоящее за спиной.
То были годы 1968-69-ые. И об этом времени слишком многое, недосказанное взрослыми, подростковое воображение дорисовывало с большущими вопросительными знаками. Вел доктор Зубов и в 10-ых классах какие-то факультативы под названием «обо всем стыдном» - по тому времени уж очень… провокационным. Девчонки-старшеклассницы тайком хихикали на переменках, отгородившись стайками от мальчишек и малышни…
«Ужасный» секрет старшеклассниц из школы моего детства рассекретил сам Александр Исаевич Солженицын: «Каждую весну все продолжает, наверное, Николай Иванович вести свой короткий курс с десятиклассницами (сегодня – первой поселковой школы в пгт.Черноморском, АР Крым – И.Х.), чтоб они жизней не покалечили…».
Конечно, никто лучше и достовернее не знал и уже не расскажет о докторе Зубове, чем Александр Солженицын… Для меня же в одно ощущение невосполнимой утраты сплелись расплывчатые сюжеты детства и ставшие доступными солженицынские очерковые образы Зубовых. Сполна хлебнув периферийной «свободы слова» на районном журналистском поприще, - сожалею, что, как журналист, я поздно пришла к ним, дорогим мне людям. Не хватило лишь шага, крупинки знания, - да просто времени, чтобы оглянуться, задержать на миг водоворот бесконечных своих проблем…
А Николай Иванович Зубов жил среди нас…
Или мы - параллельно с ним? И наши параллели не раз пересекались, и даже не зная об этом, мы уже были богаче. От своего таланта «быть полезным людям» доктор Зубов наполнил реальным содержанием безропотную глубинку нашу.
Ученый-исследователь по образованию и своей сущности, доктор с удовольствием всю свою жизнь что-то и руками мастерил. Однажды увлекся делом переплетным и довел его до совершенства. А пришло время – переплетные навыки уже в ссылке подтолкнули его к изобретению собственных приемов конспирации (подробное описание – у А.Солженицына, «Бодался теленок с дубом»). От зашифрованной в акростих информации до устройства тайников в книжном переплете, а затем - и в двойном дне посылочного ящика, и даже в прослойке обычной почтовой открытки… Для открыток и клей собственной рецептуры разрабатывал… Видимо, тюремная среда сработала. Или неисчерпанный, до седин юношеский интерес ко всему таинственно-приключенческому, сама процедура составления «головоломок с замками», подвластными ему одному.
А.Солженицын – Н.Зубов
Их свела поселенческая судьба в степной глухомани Казахстана, в селении Кок-Терек. Сотоварищи по прихоти 58-ой статьи - это был их первый год поселенческой «свободы». Николаю Ивановичу уже под 58, Александру Исаевичу – 35. Солженицын холост и болен. Доктор Зубов еще год ждет Елену Александровну («по ошибке» отправленную на поселение в Красноярский край), опекая приехавших к нему больную мать и полоумную дочь. В этой степи всем им предстоит жизнь начинать заново. А исходя из «стартовых» 58-ми, - не так-то много и отводилось доктору Зубову на эту вторую и, по сути, единственную жизнь. В которой предстояло не только себя удержать над пропастью отчаянья и нищеты, но еще и близким своим дать надежду, обустроить и облегчить поселенческий быт… Все на ровном месте, все с нуля.
И удивительно, как близкие по интеллекту люди, - два вчерашних «зэка» с опытом пожизненного недоверия к кому бы то ни было, - но вдруг целиком и полностью доверились друг другу!.. Николай Иванович Зубов стал первым слушателем и критиком писателя Александра Солженицына, хранителем его рукописей,.. которые сегодня составляют «золотой фонд» русской литературы советского периода.
Это доктор Зубов - первый и единственный - взялся помочь Солженицыну с переводом его произведений из устных в рукописные. Едва узнал, что Александр Исаевич все «написанное» заучивает на память, и годами, ежедневно повторяет громадные тексты! В дело и был запущен тот самый посылочный ящик с потайным дном, устроенным доктором собственноручно. В фанерный тайник вместилась работа Солженицына за пять лагерных лет, записанная, наконец-то, мельчайшим почерком на папиросных листках. А наполнилось это хранилище - изготовил доктор потайное приспособление и в обычном кухонном столе, тем самым обеспечив А.Солженицыну надежное «подпольное писательство».
А когда на первую «вольную» зарплату приобрели они по фотоаппарату, - изучили и усовершенствовали возможности скромненькой советской «Смены» настолько, что скоро смогли и… «фильмосъемку» делать солженицынским текстам. Это намного увеличило площадь потайных хранилищ в книжных переплетах.
- «Помощь Николая Ивановича в самые одинокие минуты моей разгромленной погиблой жизни и сочувствие приехавшей осенью Елены Александровны – были поток тепла и света, заменивший мне все остальное человечество…» - писал о Зубовых и поселенческом совместном с ними времени А.Солженицын на краю безвестности перед отъездом в раковый диспансер. А чудесным образом получив шанс на выздоровление, писатель работает над пьесой «Республика труда», которую целиком посвящает своим «дорогим старичкам» Зубовым, ставшим и прототипами главных героев пьесы. В «очерках литературной жизни» «Бодался теленок с дубом» первая глава так и называется - «Николай Иванович 3yбов» (первая публикация - в 1991 году, в журнале «Новый мир»).
ОН ЖИЛ СРЕДИ НАС
1956 год: упраздняется политическая ссылка – и Зубовы, и Солженицын свободны. Но только не в выборе постоянного места жительства. Александр Исаевич уезжает. А семейство Зубовых еще на два года остается прикованным к Кок-Тереку: бытовые проблемы, возраст и подорванное здоровье (Николаю Ивановичу 61 год, Елене Александровне -53), на их руках больная 86-летняя мать доктора и малолетний внук Сережка…
Только в 1958-ом, – «невозвращенцы» для родного Подмосковья и все еще нереабилитированные бывшие «зэки», - они, после длительной переписки с непробиваемой во все времена канцелярщиной, получили, наконец, разрешение поселиться в северо-западной крымской глубинке, в поселке Черноморском – районном центре на крымском полуострове Тарханкут.
И сразу, всем сердцем полюбили Зубовы этот необжитой и захолустный в те годы край – их последнее земное пристанище. Непредсказуемый климат и первозданность природы Тарханкута, его исторические и археологические корни стали объектом самых тщательных исследований доктора. И в свои 75 Николай Иванович «осуществляет свои замыслы»: он пешком обошел весь Тарханкут вдоль и поперек (радиус – более 60 км!), он изучает климат, флору и фауну полуострова - его очерки об истории края публикует районная газета «Черноморская заря»…
Отличалась их новая родина от Казахстана разве что черноморским побережьем, и только «их» скамьей в скверике над заливом, в который вливалась центральная улица поселка, а в нее – их проулочек. Здесь, в поселке (сегодня – пгт.) Черноморском, в одноэтажном домишке №7 по улице Почтовой (бывшая квартира Зубовых - №4), и сегодня ютятся под старенькой крышей несколько семей. Да и не дом это вовсе, а многосемейный барак: «удобства» - на улице, вода там же, в колонке; общий двор и разнородные, один к одному обращенные крылечки «квартир». Коммуналка, одним словом, достояние коллективного семидесятилетия: беды, судьбы, одиночества и редкие радости - все на всех. Но только в таких дворах и в том времени и умели сопереживать чужой трагедии…
Зубовы приняли на себя незаслуженное страдание величиною во всю свою жизнь. Но в скудости переселенческого быта и надзорных «возможностей» своих не растратили эти люди способности сострадать всем, кто в том нуждался – хотя более всего нуждались сами. Они радовались малому, а их мир, зажатый в надзорные рамки, заполнили музыка и книги (в крохотной квартирке Зубовых была собрана уникальная, и не только по меркам захолустья, библиотека научной и классической литературы, энциклопедические собрания по искусству и медицине), они жили перепиской с друзьями и заботой друг о друге.
ДВА «ЗЭКА»
Они продолжали переписываться с Александром Солженицыным и в Черноморском. И писатель дважды посещает «дорогих старичков» (в 1959 и 1962 гг.) – именно в немыслимом и по тому времени «захолустье». Куда добраться – это 70 км по грунтовой дороге на северо-запад от Евпатории, в пыли и неимоверной тряске, а в малейшую непогоду – по бездорожью; летом - зной, шквальные ветра - в любую пору года…Степное безлюдье «скрашивают» кое где убогие переселенческие хатки-мазанки - заброшенность, оторванность от всего мира… Вот уж где и впрямь – нерукотворно-добровольная ссылка для живущих здесь.
В первый свой приезд в Черноморское писатель привозит Зубовым на хранение свои доработки лагерных произведений. И среди них – 96 глав «В круге первом». И Николай Иванович, как еще недавно в ссылке, укладывает рукописи в тайнике кухонной мебели. И снова именно доктор и его супруга - самые авторитетные и желанные для Александра Исаевича слушатели и ценители. Они одни из первых, после Твардовского, слушали его «Ивана Денисовича». А в 1962-ом Солженицын именно к ним, в Черноморское, повез первый печатный экземпляр «В круге первом».
Летом 1964-го Зубов и Солженицын вместе путешествует на автомобиле писателя из Москвы в Эстонию. А уже в октябре 1964-го над стариками Зубовыми грянула первая после освобождения встряска: снят Хрущев и от этих перемен где-то «вверху» они (и такие как они) ничего хорошего для себя не ждут. Они приучены жить настороже. А на случай малейшей, на их взгляд, угрозы (согласно договоренности с писателем) они вправе уничтожить все, что взяли на хранение. Так и сделано. И Солженицын проинформирован об этом условной фразой в письме. А со временем Александр Исаевич узнает, что уничтожен и еще один его архив (по запасному адресу), а с ним безвозвратно утрачен «Пир победителей». Так считалось.
И были у них – уже писателя с именем и безвестного доктора - еще две встречи: в 1966 году А.Солженицын приезжает, но уже в Симферополь (у побережья пгт.Черноморское обосновались военные корабли ВМФ и теперь поселок – запретная зона, и даже местные жители возвращаются домой по спецпропускам), а уже в 1969-ом Николай Иванович сам приезжал в Москву к Солженицыну.
Через год, в 1970-ом, доктор Зубов неожиданно оповещает писателя о чем-то важном – отыскался, чудом сохранился в его хранилище «Пир победителей»!.. Но для адресата, к сожалению, докторское «SOS» осталось непонятым. Да и не ждал, наверное, Александр Исаевич, вокруг которого уже назревала кампания по его изгнанию из Союза, подобного подарка судьбы… И еще год страхов и переживаний в семье Зубовых, и только в 1971-ом Николай Иванович с оказией передает, наконец, «Пир» автору.
СПАСЕННЫЙ «ПИР»
Думается, именно эта находка (как ни замалчивалась) стала фактом из ряда вон, который в причерноморской глубинке косвенно, да аукнулся старикам. Уже давно выплескивались на обывательский суд поселка россказни о проблемах Зубовых с их внуком-подростком. Поговаривали, что, выбивая из стариков деньги, 13-летний внук и кулаки распускает, и чем только не грозит им.
В те годы и мне встречался на улицах Черноморского диковатый сутулый подросток с насупленным исподлобья взглядом, руки глубоко в карманах брюк, задиристый и неуправляемый даже на людях… И вспоминался кудрявый казашонок Сережка...
А лицом к лицу свиделась с этим же Сережкой спустя лет 20: я уже работала в районной газете и собирала свой первый материал о докторе Зубове. Так и довелось мне еще раз побывать в той самой квартирке-«библиотеке» уже покойных стариков, поразившей меня в дошколятском возрасте. Теперь здесь хозяйничал Сережка - уже «славный» в поселке своими «предпринимательскими» разборками с партнерами и многодетностью от двух или трех жен… И в дедовской квартирке уже и в помине не было ни стеллажей, ни книг (соседи говорили с болью – все внук продал), и вместо многочисленных подушечек, вышитых Еленой Александровной, и любимых стариками кошек, в неопрятной и пустой комнатушке кричала и ссорилась Сережкина детвора, с кухоньки-верандочки огрызалась их мать, и сам он, угрюмый и раздраженный, о деде вспоминать не хотел, и «знать ничего не знал». И у меня больше не появилось желания приходить сюда снова. Здесь ничто уже не напоминало о докторе и его благоверной супруге… А в скором времени прошел слух, что Сережка погиб под Евпаторией – то ли под машину попал, то ли «доспорился» с кем-то... Похоронила его какая-то из жен, кажется, в Симферополе…
СПАСЕННЫЙ «ПИР»
А то, что в Черноморском достало стариков Зубовых их арестантское прошлое именно по вине неуправляемого внука, - об этом даже любители слухов не распространялись ни тогда, ни после. Жалеючи стариков, поговаривали: мол, сдал внук деда КГБистам. …А вращалось-то все, оказывается, вокруг того самого солженицынского «Пира победителей», якобы «утраченного» писателем-диссидентом безвозвратно...
Как-то, приехав на побывку из интерната, Сережка в очередной раз поссорился со стариками. Но, видимо, ничего не выбив из них, выскочил во двор – а двор-то коммунальный, не наткнуться хоть на кого-то из соседей просто невозможно. Сережка и «наткнулся» на соседку, да в ярости и выпалил: мол, в мебели у деда он обнаружил «антисоветчину», и уж этого старикам с рук не спустит!.. Соседка, к счастью, оказалась из тех простых женщин, которым до «антисоветчины» никаких дел не было и нет, но от души сочувствовала душевным соседям-старикам, - она тут же и предупредила Николая Ивановича.
Доктор бросился к своим, давно уже бездействующим хранилищам и обнаружил в дальнем потайном углу кухонного стола случайно забытые (когда сжигал тайник в 1964 году) рукописи солженицынского «Пира победителей», «Республики труда» и других. Находку тут же перепрятал – к великому бешенству внука. А потом потянулись тревожные месяцы, в которые доктор Зубов и Елена Александровна, уже прикованная к постели, на свой риск и страх мужественно сохраняли находку, слали засекреченные сообщения А.Солженицыну, пока не нашлась возможность передать их автору.
НО РАЗВЕ ДРЕМЛЕТ СИСТЕМА КАРАЮЩАЯ?
У нее, как и во все времена, нет недостатка в «доброхотах-добровольцах». Без них не обошлось и в истории с зубовским тайником и связью стариков с выселенцем Солженициным (а уж это – факт немыслимый по тем временам, да еще и в глубинке!). Не случайно вплоть до ухода из жизни Николая Ивановича (в 1980-ом году), руководство района десятой дорогой обходило, и слышать не желало о гражданах своих с такой фамилией и таким прошлым. И тот факт, что к квартире Зубовых тянется местная интеллигенция и народ думающий, - и настораживал, и раздражал местные «верха» (как, впрочем, и сегодня - все думающее, все, что «не по их меркам»).
И в ночь с 12 на 13 февраля 1974 года, - когда где-то «на большой земле» арестовывали Солженицына (с последующим изгнанием из страны), - в эту же ночь и в Богом забытом Черноморском, в квартиру Зубовых нагрянули аж… «областные» чекисты с обыском. Искали рукописи Солженицына, искали тайники, но нашли только личные письма стариков. Их и забрали…
Насколько сам факт чекистского ночного обыска немыслим для глубинки, почитающей правильным все, «что от власти» – это одно. Глубинка-то и сплетничать в слух по такому «ЧП местного масштаба» побаивалась: шепталась, разве что, по углам, - мол, «навел кто-то из близких»… Кому Николай Иванович и до последнего дня своего руки больше не подал…
Но что пережили сами Зубовы?! Со своим, пожизненным ярмом чекистского надзора за плечами... Когда и жизни-то в запасе не осталось, и последние силы уходят только на поддержку друг друга… Она почти не встает с постели, он почти глух, и более чем скромный быт, и нет как не было ни покоя, ни уверенности в дне завтрашнем… И как же надо было верить в талант своего друга по ссылке, быть уверенными в избранных на всю жизнь духовных ценностях, чтобы так-то рисковать!..
ПИСЬМА из ПРОШЛОГО:
В 90-ые годы, - уже лет пять, как ушел из жизни Николай Иванович Зубов, пережив свою Елену Александровну на шесть невыносимо одиноких без нее лет, - местный историко-краеведческий музей начинает собирать материал о докторе Зубове. И во дворе дома по улице Почтовой 7, в дровяном сарае кто-то наткнулся на старую коробку, а в ней – 120 писем из личной переписки Николая Ивановича и Елены Александровны Зубовых, датированных 1943-1947 и 1952-1953 годами.
Сами письма - большей частью бланки каких-то нарядов, истории болезней, оберточная бумага, - все, чем можно было разжиться в заключении. Но и эти 120 посланий, - скорее всего, лишь часть написанного, только то, что рискнули сохранить. В них – вся глубина трагедии двух судеб, потерпевших жизненный крах и претерпевших немыслимые невзгоды во имя друг друга, и сумевших восстановиться, и уже в преклонных летах подобрать в себе осколки поруганной и измученной жизни своей,.. ОНИ - ЛЮБИЛИ! Она на чужих неблагополучных детей замуж пошла, а оба, вдвоем, – на годы каторги и разлуки по не своей вине. И при этом никто из них ни на миг не отрекся друг от друга, и не упрекнул виновницу своих бед…
ПИСЬМА ЛЮБВИ И НАДЕЖДЫ
Из письма от 20.IX.43 г.: «Лася, нежночка! Посылаю - и не знаю, дойдет ли, но так хочется тебя порадовать. Я думал о тебе, любимая, когда меня рисовали (Н.И. выслал в письме свой портрет, выполненный кем-то в бараке карандашом. – И.Х.). По-моему, - очень хорошо и очень похоже. Целую, родненькая! Всегда, всегда я с тобой и всегда благодарю тебя за то счастье, что ты мне даришь эти десять лет. Насколько же я лучше стал, чем был без тебя. Верю, любимая, что еще будем мы вместе, верь и ты! Получил твое от 4.IX. Пиши чаще! Я пишу каждую неделю. Коленька.
Из письма от 15.VI.43г. (переслано через мать Н.И., дошло 10.VIII): «…Любимый, я молюсь все время - прежде всего о здоровье наших старушек, о детях, о тебе и чтобы, в конце концов, мы все были вместе. О себе не молюсь, а просто передаю свою жизнь в руки высшей силы - я сама собой не могу руководить и не знаю, что лучше для меня. Любимый, верю, хочу верить, этим живу, что мы будем вместе. Вся твоя Лена - Лася».
Из письма от 16. IX. 43 г., получено 14. XII.: «...Коленька, я все время с тобой, целыми днями говорю с тобой, все тебе рассказываю, без конца хочется писать тебе, писать о своих мелочах жизни. С тех пор как ты стал писать мне, я чувствую себя просто счастливой и понимаю, что не с кем мне делиться своим счастьем – помнишь, у Чехова в «Степи»: ночью по степи ходит человек пьяный от счастья и подходит к костру, к Егорушке с возчиками и им говорит от того, что ему просто необходимо говорить - так и я напоминаю этого человека...»
Из письма от 23.IX.43г. - 25.IX.: «Скоро день рождения девочек. Как много таких, как они находится здесь - их возраста, я как-то жалею таких девочек. Только бы наши девочки не видели и не испытали, что видим мы с тобой. В нашем возрасте мы сохраним свои души, а им это вряд ли удастся...»
Из всех месяцев с 1.ХII (1942 г.): «Самым тяжелым был для меня декабрь - полная неизвестность о тебе и острота разлуки. В январе была горда и счастлива, что разделила твою судьбу. И потом очень трудное лето, когда я переходила от надежды к отчаянию, не имея от тебя вестей. И наконец, письмо от тебя. Все внешнее как-то проходит мимо в сравнении с этой мукой.
...Ты прав, я смирилась, но не примирилась».
***
Письма дошли до наших дней - осколочки двух прекрасных судеб, которым они более полувека назад служили связующей ниточкой, соломинкой над пропастью и откровением к сердцам друг друга у крайней самой черты…
Оба полностью реабилитированы в 1962 году. И лишь в ноябре этого же года Черноморский райсобес назначил Елене Александровне пожизненную пенсию – 30 рублей. Умерла Елена Александровна Зубова 21 марта 1976 года, похоронена на старом кладбище пгт. Черноморского, рядом с матерью Николая Ивановича - Варварой Николаевной.
Николая Ивановича Зубова не стало 3 января 1980 года. Похоронен на новом поселковом кладбище.

НА ФОТО слева направо: А.И. Солженицын (второй слева), Елена Александровна
Зубова, Николай Иванович Зубов (в кресле).
Вложения
Солженицын и Зубов_thumb.jpg
Солженицын и Зубов_thumb.jpg (85.57 КБ) 4723 просмотра

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Памяти Ирины Хроль (Федоренко) посвящается...

Сообщение LNick » 14 окт 2012, 23:38

Читал записи и переписку Н.И. Зубовав местном архиве, теперь все стало на свои места, раньше было сложно понять сразу.
Спасибо, MikoS за память, за то что поделились такой нужной и важной информацией!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
MikoS
Сообщения: 159
Зарегистрирован: 06 мар 2010, 18:07
Откуда: Черноморское

Re: Памяти Ирины Хроль (Федоренко) посвящается...

Сообщение MikoS » 15 окт 2012, 07:40

С творчеством Ирины Хроль можно ознакомится на серверах Проза.ру и Стихи.ру

http://www.proza.ru/avtor/zaryatiua
http://www.stihi.ru/avtor/zaryatiua

LNick, может здесь еще найдете нужную информацию.

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Памяти Ирины Хроль (Федоренко) посвящается...

Сообщение LNick » 15 окт 2012, 12:17

MikoS писал(а):С творчеством Ирины Хроль можно ознакомится на серверах Проза.ру и Стихи.ру
Спасибо, обязательно!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
MikoS
Сообщения: 159
Зарегистрирован: 06 мар 2010, 18:07
Откуда: Черноморское

Re: Памяти Ирины Хроль (Федоренко) посвящается...

Сообщение MikoS » 21 окт 2012, 20:03

Ирина Хроль (Федоренко) 21 июля 2012 года на встрече выпускников ЧСШ №1, 1972 года - 40 лет спустя.
Одна из последних фотографий.
Вложения
P1010084-6_thumb.jpg
P1010084-6_thumb.jpg (76.44 КБ) 4625 просмотров

Аватара пользователя
Карасик
Сообщения: 202
Зарегистрирован: 17 авг 2012, 11:37
Откуда: Лазаревское

Re: Памяти Ирины Хроль (Федоренко) посвящается...

Сообщение Карасик » 27 окт 2012, 23:29

Ирину Хроль я знал под фамилией Федоренко. Моей одноклассницей была ее старшая сестра Людмила. Ира была младше нас, но старшая сестра о ней очень заботилась и мы часто видели их вместе.
Жили они на улице Почтовая, прямо напротив церкви, в бараках, как мне теперь предсталяется. Жили, как и большинство, бедненько, но девченки, всегда ухоженые, чистенькие. Почему то запомнился розовый бант на голове Ирины. Тогда не было ни капрона, ни нейлона, бант был из ситца.
Такой я ее помню. Больше встретиться не пришлось.

А Николая Ивановича Зубова, знал очень хорошо, неоднократно бывал у него дома. С ним часто работала моя мать, как старшая хирургическая медсестра, ей приходилось бывать и в геникологии.
Разговаривать с Николаем Ивановичем было настолько интересно, что время забывалось. Он настолько заражал своим добродушием, интеллигентностью, знаниями, чистотой языка, что, непроизвольно, хотелось быть таким, как он.
Старшеклассников, отдельно мальчиков и девочек, приглашал к себе домой на беседы об отношениях полов. И беседы эти проводил очень тактично и серьезно.
Замечательный был человек!

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 10 гостей