Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

"Музей" нашего города и нашего форума. История древняя и история современная.
Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 29 дек 2012, 17:25

Вчера, 28 декабря, на 92-ом году жизни скончался ветеран Великой Отечественной войны, участник боевых действий
ЧЕРЕВАТЕНКО Максим Антонович.
Изображение

Отпевание, прощание и похороны состоялись 29 декабря.
Поселковый и районный советы ветеранов скорбят по невосполнимой потере и выражают глубокое соболезнование родным и близким покойного.
Упокой, Господи, его душу, пусть земля ему будет пухом!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 13 фев 2013, 23:38

Продолжается знакомство и задушевные беседы Трифонова Юрия Юрьевича с участниками боевых действий пгт Черноморское. На сайте http://iremember.ru продолжает поступать информация о наших участниках боевых действий. Итак:

Басюл Гордей Гаврилович
( http://iremember.ru/pekhotintsi/basiul-gordey-gavrilovich.html )

Я родился 26 июня 1924-го года в селе Петровка Кодымского района Одесской области. Родители мои, отец молдаванин, а мать – украинка, были из Бессарабии, которая до 1940-го года называлась Молдавской Автономной ССР и входила в состав Украинской ССР. Как рассказывал отец, еще в 1920-е годы в селе создавалась какая-то коммуна, все личное имущество собрали и сдали в кучу, чтобы все хозяйство стало общим. Папа сдал лошадей и плуг, осталась в семье одна корова. Но эта коммуна продержалась недолго, отец рассказывал, не больше трех лет, потом все разбежались, как это получилось, никто толком не знал. Первыми свое имущество разобрали богатеи, и в итоге, когда отец с соседом пришли, осталось только две тощие серые кобылы и один плуг. Так что лошадей они забрали, а пахать решили вскладчину. Я помню эту кобылу, ребенком катался на ней, она была страшно худая, пока мой батя не откормил ее. Так что первый опыт обобществления оказался для нашего села неудачным.
Изображение
В начале 1930-го года началась всеобщая коллективизация. Куда же и нам было деваться – все снова начали сдавать свое имущество, дольше всех продержались только богатеи, ставшие единоличниками, но потом и они стали колхозниками. Дальше наша жизнь проходила тихо и спокойно.
Я учился в молдавской школе, где мы изучали русский, молдавский, украинский и румынский языки, ведь вплоть до 1939-го года рядом с нами находилась граница с Румынией. При этом различий по национальностям в классе не существовало. Пришел учитель по молдавскому языку – никакого молдаванина нет в классе, все равны. То же самое на других предметах. Причем, хотя мать и была украинкой, но по русскому еще ничего я диктанты писал, мало красных точек, а вот по украинскому языку вся тетрадь была испещрена красным. Я-то с мамой говорил по-украински свободно, а писать не мог. В итоге окончил семь классов.
В шестнадцать лет получил паспорт на руки, и узнал о том, что организовывалось профессионально-техническое училище Одесской железной дороги. Все военкоматы получили указание от облисполкома, чтобы ребят 1924-го года рождения, точнее, первого полугодия, собрать со всей Одесской области и определить воспитанниками в это ПТУ. Собрали нас, мальчишек, около 1300 у станции Колосовка и первое время совершенно не кормили, когда мой отец приехал навестить, то стал пробовать, что же мы такое едим белого цвета. Пришлось объяснять, что рядом акация цвела, и из ее цветков себе кулиша наварили, вот и получилась белая кашица. После этого случая нам стали помогать из родных сел различными продуктами, так что стало полегче.
И здесь началась моя трудовая деятельность. Мы-то думали, что будем учиться, а стали строить железную дорогу на расстояние примерно в пятьсот километров от станции Колосовка в направлении Николаева до реки Южный Буг. Работал целая команда! Жили в вагонах, потом что двигались следом за проложенной железной дорогой. Распределились там, кому лопаты, кому черпаки и тачки. Все делали по правилам, ведь железная дорога строится в первую очередь начиная от полотна, которое нужно подготовить под рельсы и шпалы. И делалось так – сначала сделали сто километров полотна, чтобы все было ровно, где ямы – там засыпаем, где бугры – там выкапываем и все вытаскиваем. После уже укладываем шпалы и на них рельсы. Начали в марте 1940-го года эту дорогу строить, а закончили к июню 1941-го года. Дошли до самого Южного Буга, с противоположной стороны железную дорогу тянули такие же как мы ребята из Николаевской области. А через реку рабочие строили железнодорожный мост, и прямо перед началом войны сдали мы эту дорогу, соединили все пути, и первым пропустили поезд «Одесса-Симферополь». Я не единожды ездил по собственной дороге в Колосовку, и все время раньше попадал в темное время суток, но в 2010-м году пришлось ехать днем поездом «Симферополь-Хмельницкий». И я вижу, что этот кусок пути, где мы строили 500 километров, совершенно преобразился. Когда мы строили, вокруг простиралась одна степь, а теперь под дорогой построены целые села и районы, такая красота. Насчитал до Колосовки 15 железнодорожных станций, 10 разъездов, потому что до сих пор здесь идет одноколейный участок.
Только закончили мы строительство, как нам объявили, что сотне с лишним лучших рабочих присваивают 4-й разряд. Построили нас, начальник ПТУ говорит, что нас, четырехразрядников, направят в город Гайворон для обучения на бригадиров железной дороги. Я обрадовался, елки-моталки, модаванин, и станет бригадиром железной дороги. Но только распределение пошло, как началась Великая Отечественная война. 22 июня 1941-го года нас всех, 1300 человек, построили у вагонов состава, в котором находилось наше ПТУ, и материальная часть, и сами мы жили, в двухосных вагонах по восемь человек, а в четырехосных – по шестнадцать. Снова выступил начальник, объяснил, что планы по распределению не осуществились, потому что гитлеровцы вероломно напали на Советский Союз. Что нам делать? Берем лопаты и кирки, копаем противотанковые рвы вокруг Одессы, ведь 1300 опытных рабочих хорошие рвы могут выкопать.
Когда закончили ров, нам объявили о том, что училище решили эвакуировать вглубь Советского Союза. Днем едем, ночь стоим. Думаю, куда же нас везут. Узнали только по прибытии – привезли в Магнитогорск Челябинской области. Ну и что же, надо же нас куда-то распределять, ведь такой многочисленный состав прибыл. В результате часть определили по совхозам Автономной Башкирской Советской Республики, где сорок, где пятьдесят человек, часть оставили в Челябинской области. В райисполкоме нас распределили, приехали мы, сорок человек, в село Порт-Артур, а туда, как выяснилось, эвакуировался председатель колхоза из Днепропетровска, ведь в 1941-м году все коммунисты тикали. Я в Чернигове при эвакуации встретил своего председателя колхоза, он очень боялся, что немцы его захватят и повесят.
Так вот, этот председатель спрашивает, откуда мы, отвечаем, что из Одессы. Тогда он говорит: «Вот вам сало, е… вашу мать, поняли, хохлы?! Теперь будем есть конину!» В этом селе осталось много башкир-стариков, ведь всех молодых хлопцев позабирали в армию. А главным занятием был выпас табунов лошадей, голов пятьсот-шестьсот ходили на пастбищах и зимой, и летом. Так что председатель поехал в Магнитогорск и накупил там кос, три местных деда их набили, и мы начали косить сено, что же делать, оно-то растет. Ну, действительно ели конину. Когда все скосили, то складировали его, а зимой надо возить на сенопункт в городе, сделали сто саней и грузили то сено, привозили в Магнитогорск, где его тюковали, после чего отправляли в качестве фуража для кавалерийских частей на фронт для Буденного Ворошилова.
Потом что-то выбрали из числа эвакуированных человек, наверное, триста, и поближе под Магнитогорск отправили, где нас начали учить на трактористов. Так что весной я стал работать уже прицепщиком, а вечером продолжал учебу. Затем стал работать на тракторе, и тут 22 июня 1942-го года призывают меня в армию. Мы думали, что, поскольку окончили курсы трактористов, то попадем в танкисты. Дудки, в Тюмень заслали, в августе 1942-го года попал в 585-й армейский запасной полк, в сержантскую полковую школу. Привезли туда, и стали распределять по учебным частям. Первый батальон готовил младших командиров в ПТР, второй – на станковые пулеметы, третий – артиллеристов 45-мм орудий, а четвертый – минометчиков. Я попал в первый батальон. Учили нас на противотанковых ружьях системы Дегтярева. Первое время кормили так плохо, что пшено за пшеном в супе гонялись. Но как-то мы прошли строем мимо командира армейского запасного полка, наш взводный отдает команду: «Смирно! Шагом марш! Направо!» А мы еле идем. Сразу же после прохождения командир полка приехал в батальонную столовую, и спрашивает повара. К нему вышел начальник продовольственного склада, тот спрашивает, где каша. А нас ожидает еще утренняя манная каша на дне котла. Тогда наш полковой командир прилюдно с нашего комбата погоны срывает, их тогда только-только ввели. В заключение строго-настрого приказал убрать из столовой всех гражданских! И отдал распоряжение, чтобы с завтрашнего дня курсанты сами себе готовили. И мы уже через три месяца начали друг друга не узнавать, старшина роты в сердцах говорил, что ему надоело нам все новые и новые кальсоны выдавать, потому что старые на животе лопались!
Окончили мы обучение в феврале 1943-го года. Кто хорошо учился, получил звание сержанта, я был среди них, остальным присвоили звание младшего сержанта. Направили нас сперва в маршевую роту, на станции всех одели и обули, выдали прекрасные шапки, валенки и куртки, я ввек так не ходил, когда жил в селе. Ждали только прибытия эшелона.
И тут приходит наш командир взвода и объявляет о том, что принято решение всех, кто учился «на отлично», оставить в распоряжении командира полка. Приказывает мне сдать всю амуницию и оружие и возвращаться назад в учебный батальон. Отказываюсь, ведь хотелось с товарищами остаться. Но взводный настаивает, тогда я ему не подчинился, но затем пришел командир роты, тот разговаривать не стал, сразу же скомандовал: «Встать! Быстро за мной!» Что же делать, приходим назад в батальон, все обмундирование сдал, до чего же стало обидно, что ужас.
Дальше уже в штабе нашего 585-го армейского запасного полка собралась стажкомиссия. Только тут мы узнали о том, что было принято решение отправить нас для прохождения дальнейшей учебы в Москву уже на офицеров. Тут все обрадовались. Кадровики заполняют личные карточки, пишут мою автобиографию, причем отличниками остались одни русские, а когда до меня дело дошло, спрашивают национальность, честно отвечаю – молдаванин. Сразу же вопрос: «А где же родители?» Говорю: «Что же, вы не знаете, где родители, под кем сейчас Украина?! Там же и Молдавия!» Решили, что я не подхожу для учебы на офицера, потому что родители находятся в оккупации. Еще больше обиделся, как же так, ведь окончил школу на «отлично», с товарищами на фронт не отправили, а теперь еще не заслуживаю звания будущего офицера. Несмотря на мои уговоры, все равно не взяли и отправили назад в батальон.
Приходит весна 1943-го года. Мы выехали в летний лагерь из Тюмени, ждем дальнейших, свободного времени вдосталь, бегаем и катаемся друг на друге, живем в палатках. Затем Тюменский райисполком попросили наше командование передать нас, так сказать, во «временное пользование», потому что в колхозах некому было пахать. Особенно интересовались власти, есть ли трактористы в полку. Так что построили нас в лесу, приехали представители из облисполкома и из райкома, командир полка спрашивает: «Так, есть у кого удостоверение трактористов?» Отвечаю: «Есть!» Ну что же, сделали мы по два шага вперед, вышло где-то человек сто. В тот же день начали нас развозить по МТС, по сельсоветам. Приезжаю я в деревню Космаково, а директором МТС работает женщина, мужчины все на фронте, и она мне объяснила, что в расположенной неподалеку от станции деревне только три мужика имеется. Первый – председатель сельсовета, он же и руководитель колхоза. Второй – бригадир тракторной бригады, им обоим уже под семьдесят, да еще мальчик, 1926-го года рождения, работает заправщиком. Под вечер пришел в деревню, я же солдат, пешком идти не привыкать. Захожу в Космаково, везде у домов заборы, сами хатки серьезные, построены с умом, там ведь, как я после узнал, жили в основном семьи ссыльных, а ведь дураков-то не выселяли. В первую хату постучал, вышла на крыльцо женщина с собакой, объясняю, что мне надо добраться до колхозной конторы. Та в ответ говорит, что у них и сельсовет, и контора расположены в одном доме на другом конце села. Нашел я их контору, представлявшую собой небольшую деревянную хатку. Захожу в комнату и даю свое направление председателю колхоза, тот очень обрадовался, что такой молодец пришел. Ну что же, решили подождать, пока придет бригадир тракторной бригады, он как раз занимался в поле пахотой и одновременно посевом, ведь было самое время, а мужской силы в деревне совершенно нет. Затем в контору заглянули девушки, посмотрели на меня и нагло так заметили, что прислали бугая на помощь. Думал, что лицо у меня от красной краски лопнет. Молчу, ничего не отвечаю. Только девки разошлись, как вернулся из поля бригадир и всех тут же выгнал. Начали планировать совместную работу. Пахать есть чем – имеется три трактора, на которых работают девушки. Тогда я внес предложение – буду ночью пахать и следить, чтобы трактора правильно работали, а бригадир днем станет сеять, потому что я у сеялки совершенно не умею работать. Тот замечает, что он даже и доволен таким предложением. Что там, за день высплюсь и отдохну, ночью же буду спокойно работать. В итоге председатель дал на конюшню указание, где мальчишка, которого я и не видел, к каждой ночи должен приготовить для меня и трактористок тележку и лошадь. Ну, дело пошло, я ночью пашу, а днем отдыхаю. Проработал так два месяца, и когда мы закончили сеять, приехала за мной со станции машина, начали меня провожать и собрали целый мешок гостинцев. Всего за нами, временными трактористами, пять машин приехало, и мы еле погрузились с теми мешками, что нам с собой дали. Вернулись в наш лагерь, на дворе уже лето стоит, пришел в свою роту и говорю ребятам: «Хлопцы, расстилайте палатку, нужно все съедать, а то пропадет!» На эту импровизированную скатерть вытряс мешок, товарищи заметили, мол, у меня и морда совсем другая стала, сытая и довольная. На этом окончательно закончилась моя трудовая деятельность во время Великой Отечественной войны.
В июле 1943-го года меня направили в 16-ю гвардейскую воздушно-десантную бригаду помощником командира взвода ПТР. Стояли мы в городе Монино. Располагались в лесу, соседние бригады находились в Щелково и Ногинске. Наша рота ПТР подчинялась напрямую командиру всей бригады. Причем среди бойцов было много недоучившихся курсантов из военных училищ, направленных после расформирования в десантники. Начали учиться, как правильно прыгать. Сперва с трамплина высотой четыре метра высотой, прыгаешь в песок, инструктор, смотрит за тобой. Лезешь на небольшую вышку, кладешь пилотку между ногами, и инструктор приказывает: «Пошел!» Прыгнул. Если задержал пилотку между ногами, мне засчитывают очко, а если она выпала, то назад лезешь и снова прыгаешь. Так мы прыгали, наверное, с месяц, потом мы начали прыгать с аэростата, 400 метров над землей. Причем сперва укладывали парашюты инструктора, пока мы сами не научились этому непростому делу. Дальше уже прыгали из самолета с высоты в 1000 метров. Всего я имею 24 прыжка, 12 с аэростата, и 12 с самолета. Кроме того, хорошо учили рукопашному бою, не дай Бог, любого мог перекинуть через себя. Мне это умение в первом же бою и пригодилось.
Изображение
Дальше думаем, куда же нас отправят. И тут дают команду готовить наш воздушно-десантный корпус на взлет, на московском аэродроме уже самолеты «Дуглас» стоят, и вдруг все отменили. Кстати, здесь мы узнали, что наш корпус, успевший стать 14-й гвардейской воздушно-десантной дивизией, переименовывается в 99-ю гвардейскую стрелковую дивизию, а моя 16-я гвардейская воздушно-десантная бригада становится 303-м гвардейским стрелковым полком.
По прибытии в расположение нашу роту ПТР и еще какую-то сводную часть вызывают обратно на аэродром, где мы снова залазим в самолеты со всем снаряжением. Хорошо помню, как принесли и разместили рядом с нами ящики с ПТР, на каждом из которых были указаны личные номера первого номера расчета, а нам вручили молотки и гвоздодеры для того, чтобы при приземлении открыть эти ящики.
Но никто нас выбрасывать с парашютом и не собирался, мы на самолетах прибыли под Волховстрой, оттуда на передовую, и в январе 1944-го года под Ленинградом я принял участие в боях в составе штурмовой группы. Причем в первом же бою меня контузило, мы начали наступать, в ходе стычки выбили немцев из первой линии окопов, а вокруг снаряды-то падают, оглушило и ни черта не помню, я и еще группа ребят упала на землю. Ранило в правый бицепс, в медсанбате хотели резать руку, но я не дался. Сразу же отправили в госпиталь в Ленинград, где заняли центральную больницу, здание которой было покрашено в красный цвет. Затем на «Дугласах» переправили в Монино в военный госпиталь. Там говорят: «Ничего, Гришка, рука будет хорошо работать, еще сиську попробуешь». Начали мне эту руку вытягивать, потом стянули в гипс на пару месяцев.
Весной 1944-го года меня выписали и направили помощником командира взвода в 385-й стрелковый полк 112-й стрелковой дивизии. Отправился в составе маршевой части воевать на львовское направление. По дороге наш состав в районе Жмеринки окружили МГБисты и запретили выходить из вагонов. Нам объяснили, что дальше в Ровно зверствуют бандеровцы, и пока будут заправляться паровозы водой, нельзя никуда выходить. Прибыли мы в Ровно как раз на Пасху, 16 апреля 1944-го года, и уже в три часа дня оказались в Дубно, где для нас был заранее приготовлен обед. После того, как всех покормили, то вечером нам выдали паек и мы прошли семьдесят километров по направлению к передовой, всего 70 километров пешком шли. Через какую-то реку вел только временный деревянный мост, железнодорожный мост был разбит. При этом на марше нас сопровождала полуторка, если кто-то не мог выдержать темпа и отбивался от колонны, его подбирал этот автомобиль, солдаты сажали отставшего в кузов, отвозили вперед, там ссаживали, и он снова топал с нами. Шли в ускоренном темпе и прибыли на передовую к концу ночи. Стояли сначала на третьей линии обороны, расположенной в каком-то лесу. Приказали никуда не расходиться, после чего начали нас распределять по подразделениям 112-й стрелковой дивизии, к счастью, я заранее знал, в какой полк попаду. Причем нас командиры предупредили, что местное население в округе сочувствует бандеровцам и тут нам хлеба и соли не дадут. Но это не остановило двух русских ребят, которые пошли в ближайшую деревню, не столько за едой, сколько за куревом. После того, как они ушли, прошел где-то час, и тут прибежали деревенские и заявили, мол, два наших хлопца хотели изнасиловать женщину. Побежал туда один из наших командиров, капитан, взял с собой двоих солдат и вскоре привел провинившихся. И что ты думаешь?! Сразу же состоялся суд, одного расстреляли, а другому дали 25 лет и определили в штрафную роту. И все.
Затем я с группой других солдат прибыл в полк, который занимал первую линию обороны. Офицера в батальонном взводе ПТР не было, поэтому комбат Гиляровский заявил, что назначает меня взводным. Привел в расположение моего нового взвода, а там сидят серьезные ребята, фронтовики. У меня во взводе оказались ребята 1901-1903-го годов рождения из Винницкой области, все уже с боевым опытом. Они спрашивают, откуда я взялся, выяснили, что из Одесской области, после чего начали возмущаться, что им все время каких-то сопляков приводят в качестве командиров, тогда комбат отвечает, что он уже не сопляк, второй раз на фронте, уже побывал под Ленинградом. «Как же так», - удивляться начали, - «Попал из Кодымского района под Ленинград, а сам 1924-го года рождения». Тут комбат рассердился и заявил: «Ну все, мое дело представить, а ваше дело – подчиняться новому командиру». Говорю им: «Так, дорогие отцы, в бой идем, вы для меня как наставники, я был ранен в бою. Поэтому поступим таким образом – беру с собой в атаку много бинтов и запасных патронов к ПТР, вы же будете расписаны по стрелковому батальону, так что моя главная задача заключается в том, чтобы оказывать вам помощь по снабжению и помогать в случае ранения». Так что нашли общий язык.
Вскоре приходит приказ из штаба дивизии о том, что наш батальон должен предпринять разведку боем. А перед нами хорошо подготовленная оборона противника. Я уж решил, что нам наступил конец, из этого боя никто не вернется, только отдал команду ребятам разойтись по ротам, но тут пришла команда: «Отставить!» Чуть-чуть только мы постреляли. Оказалось, что весь наш фронт поднимается в атаку. И тут прямо над нашими окопами пролетел немецкий самолет, мы решили, что будут бомбить, а он начал кидать вниз листовки, причем по нему никто не стрелял, ни зенитная артиллерия, ни наши пулеметы. В этих листовках было написано, мол, переходите во власовскую армию, там вам будет хорошо. И на одной стороне был нарисован портрет самого предателя Власова.
Сперва артподготовка прошла мощнейшая артподготовка, у нас в то время уже были в достатке «Катюши», 76-мм полковые пушки и 122-мм гаубицы, многочисленная и сильная артиллерия. На вражеской передовой все горело, немцам деваться некуда, немногие выжившие из первой траншеи при нашем приближении стали сдаваться. Но уже в следующей линии немецкой обороны мы встретили ожесточенное сопротивление. Но тут, хочешь, не хочешь, а ты поднялся и идешь вперед в бой.
В итоге мы полностью освободили Украину. В ходе наступления мне хорошо запомнилось, как мы врывались во вражеские траншеи, хватали в качестве трофеев немецкий хлеб, и мои ребята начали разбираться, сколько и кому положено кусков, тогда я объяснил командиру одного из отделений, татарину: «Вы не делите, а быстрее ешьте, а то уведут ваши трофеи!» затем мы вошли в Польшу, и здесь меня трахнуло в правый бок. В последнем бою получил двенадцать осколочных ранений на одиннадцать сантиметров тела. Оттуда меня почему отправили в госпиталь аж в город Каунас. До сих пор не могу понять, зачем так далеко, ведь вскоре оттуда нас «кукурузниками» отправляли в Украину, по своим родным советским республикам, а я ведь был родом из Одесской области.
Привезли в Ровно. Сперва в эвакогоспиталь. Только ночью поступил в отделение, рано утром немцы начали бомбить железную дорогу в городе. Меня определили на второй этаж, тех раненных, кто находился внизу, вынесли в бомбоубежище, а я не мог с кровати подняться, потому что был тяжело ранен. И никто меня не досмотрел, дом только и ходил от разрывов бомб, я же лежу и дума: «Господи Боже, чего меня не убило на фронте, а тут сейчас завалит и дудки потом найдут. Напишут родителям, что пропал без вести, потому что в палатах такого нет». После бомбежки приходит в палату начальник госпиталя и медсестра, я их спрашиваю: «А почему же вы не проверили палаты при бомбежке?» Те в ответ спрашивают, чего это я не вышел, а куда же мне выйти, как будто они не знают, что я тяжело ранен, у меня только ноги целые, но сам негодный, меня даже с ложечки кормили. Схватился за скамейку и даже хотел заехать по этим наглым мордам, но сил не было. И тут же меня отправили в другой госпиталь, расположенный в Ровно. Там снова положили на второй этаж, несут меня, а я боюсь. Но здесь все было спокойно, никаких бомбежек, уже надо на перевязку к хирургу, сестра заводит меня к нему, и я вижу молодого парня, которому осколком ударило в мошонку и все оторвало там. Я бедный, а ему еще хуже. Врач как начал зажимать мне рану, я ему говорю: «Что ты делаешь, мне же больно!» та же катавасия произошла, что и в Ровно. Тогда из госпиталя позвонили на железнодорожную станцию, попросили задержаться состав с ранеными, потому что еще одного дурака к ним везут. Так что меня, так и не перевязанного, отнесли на второй этаж, медсестра сама перевязала рану, а санитарка обула. После чего привозят к вагону, а в нем осталось только одно место на второй полке, даже в коридоре все было забито. Сестрой в этом вагоне являлась Нина, она не знает, куда меня положить, говорю ей: «Я левой рукой обопрусь, а ты головой под сраку как дай, и десантник будет в люльке». Перевезли в госпиталь в городе Щорс.
Там несколько месяцев лечили, даже сделали операцию по удалению аппендицита, да еще и неудачно, два раза давал себя резать. А в третий раз взялся за костыль и перетянул им по спине начальника госпиталя. Начал бузить, а тут уже выздоравливающая команда в Чернигов собирается. В итоге меня в эту команду записали. Еле добрался до этого города, где попал в 8-й запасной стрелковый полк. Командовал нами полковник Сидоров, в первый же день приказал найти ему Басюла Гордея Гавриловича. Привели меня к комполка, тот спрашивает, что я там наделал в госпитале, что меня в штрафную роту просят отправить? Отвечаю: «Если врачи за войну всех жидов не смогли убить, то молдаван точно всех перебьют!» Он почитал справку из госпиталя, порвал к еб..ям, и приказал ехать в стрелковый полк в Киев, какой мне фронт, когда грудь до сих пор вся перевязана. Приезжаю с группой новобранцев в Святошино, распределили нас по подразделениям, попал в свою же роту ПТР, снова стал командиром взвода. Там же встретил 9 мая 1945-го года. За два дня до этого памятного дня я находился в карауле со своим взводом, мы патрулировали Киев, целый день и затем всю ночь ходили по улицам, ничего не было слышно, а потом на второй день, 8 мая, наша смена идет. И я со своим взводом уже домой топаю, сам по тротуару рядом, а взвод по проезжей дороге шагают. Смотрим, людей около радиорупоров стоит уйма, подходим, спрашиваем: «Что такое, тетеньки?» Те отвечают: «Ты что, не знаешь, война закончилась!» Прихожу в часть, говорю старшине, что Германия капитулировала, тот машет рукой: «Да нет!» Возражаю: «Посмотрите, что делается в Киеве, все дороги и все заняты людьми, они стоят около рупоров». Тут пришел командир роты и приказал уложить личный состав взвода отоспаться, пускай отдыхают. И все, я покормил их с караула и приказал выспаться.
Изображение
В час ночи раздается крик: «Внимание, батальон!» Думаем, может быть, какая-то учебная тревога. Только построились, как отдается команда: «Слушайте сообщение Совинформбюро». Весь батальон поднялся, слышим о том, что Германия капитулировала. В это время из орудий стреляли так, что весь Киев как лампа светился, хоть иголку собирай. Вокруг крики и шум, сна нет, начали тут же готовиться к параду. Командир роты говорит, что комбат позвонил и сказал, что нужен взвод регулировщиков, а Басюл и его ребята только выспался, так что пусть идут в распоряжение заместителя коменданта города. Я со своим взводом прихожу туда, представляюсь. Расставил ребят с красными флажками согласно Уставу, каждый получили свой номер. Ну и все, ждем, и тут начался во второй половине дня парад, которым командовал Председатель Совета Министров Украинской ССР Никита Сергеевич Хрущев. Народу собралось на площади видимо-невидимо, все было забито. Командующий Киевским военным округом едет на машине, встречает его заместитель, сзади за машиной черный конь с белыми копытами, седло с золотом. Заместитель громко докладывает, что войска округа построены для участия в Параде Победы, после чего командующий из машины садится на коня. Дают команду, проходит парад. В конце к командующему подходит адъютант, забирает коня, а он садится на машину и едет на трибуну к Хрущеву. Красивый парад был. После празднования меня, как и многих других солдат, подхватили двое девчонок, так что я в часть вернулся только на второй день после Победы. Командир ругался сильно, елки-моталки, но ничего.
После говорю старшине, что мне надо на перевязку идти, тот в ответ: «Да что ты! Ты же еще раненный, куда надо, туда и иди!» Пошел в санчасть, развязали меня и перевязали, ну что же, по направлению иду в санбат, думаю, что же со мной будут делать. Оттуда привезли в какой-то киевский госпиталь. Он находился в одном из зданий на Крещатике, эта улица была тогда вся разбитая. Приходит ко мне в палату профессор, осмотрел, и говорит, зачем врачи дурные резали мне аппендицит, они никакой операции проводить не станут, будут парафином затягивать рану. И так я три месяца в этом госпитале был. Залечили, дай Боже одного профессору и другому. Спасли меня от смерти.
- Как кормили на фронте?
- Как приходилось. Тут командование не виновато, потому что полевая кухня где-то в тылу, а фронт не стоит на месте. Мы ведь в бою не о еде думаем, а о том, чтобы врага победить, так что, зачастую, что в отбитых траншеях поймаем немецкое, то и жрем. Если успеет наша кухня подъехать, пока бой не идет, то хорошо. А если вокруг стреляют, куда же нашим поварам пробираться. Уже когда чуть продвинемся вперед и начинаем наступать, то кухня тогда сразу же позади двигается, артиллерия уже за ней. А вот сто грамм даже перед атакой нам не давали, этого не было.
- Как мылись, стирались?
- Да какое там мыться. Стоит кружка с водой, выпьешь, и пошел дальше. На фронте не до мытья было, бой есть бой.
- Что было самым страшным на войне?
- Самое страшное для меня было не в бою, а на учебе. Третий прыжок с самолета. Не мог отделиться от троса, говорю инструктору: «Дай под задницу, чтобы я вниз пошел!» В итоге все-таки выпрыгнул, быстро открыл запасной парашют и сел на два парашюта. А бой есть бой, когда мы заняли первую линию обороны, целый месяц шли позиционные бои, пока мы не перешли в наступление. Но тогда не так страшно было, ведь мы наступали на немцев со всех сторон, и делали это весьма и весьма успешно.
- Как переносили ПТР на марше?
- На плече таскали первый и второй номера. Я же был вооружен автоматом ППШ всю войну, сперва были с круглыми дисками, а под конец в десантниках выдавали рожковые ППШ, они для войны намного лучше.
- По каким целям больше стреляли из ПТР?
- По бронетранспортерам и по дзотам. Уж если дашь зажигательной пулей в немецкий дзот, то там внутри все горит. Если ты точно попал, особенно новенькими пулями, никто живым не выберется.

Современное фото фронтовика на фоне Знамени Победы
Изображение
Накануне празднования Дня защитника Отечества пожелаем бойцу здоровья и всего самого доброго !
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 14 фев 2013, 00:27

Ермолинский Василий Петрович
( http://iremember.ru/partizani/ermolinskiy-vasiliy-petrovich.html )

Я родился 5 ноября 1923-го года в деревне Комаровичи Петриковского района Гомельской области Белорусской ССР. Мои родители трудились крестьянами-колхозниками. Был у меня старший брат Адам, 1920-го года рождения, младший Федор, 1925-го года рождения, сестры Евгения, 1927-го года рождения, и Нина, 1937-го года рождения. Вот такая у нас семья, двое родителей и пятеро детей.
Я окончил девять классов, и тут началась Великая Отечественная война. У нас в деревне радио не было, но в избе-читальне имелся радиоприемник, и уже в полдень мы узнали о том, что Германия вероломно напала на Советский Союз. Но что мы знали тогда о войне? Немногое. Смотрели кинокартину «Чапаев», и другие фильмы с военной тематикой, вот и весь наш опыт войны. Всем нам, молодым ребятам, казалось, что наша Красная Армия быстро разгромит врага. Когда пошли первые новости о потере городов, то партийные работники успокаивали людей, говорили, мол, не наводите паники, вскоре наша Красная Армия перейдет в наступление и погонит врага от своей границы назад. Мой старший брат был призван в армию, ждали его с победой.
Изображение

А затем через пару недель мы увидели, как наши разбитые части без оружия толпами и группами движутся через нашу деревню от границы в тыл. Мы жили от старой границы в ста километрах, а дальше на новой границе располагался Брест, враг очень быстро двигался вперед. Все люди начали паниковать, вскоре началась всеобщая мобилизация старших возрастов, но отец не попал под нее, так как был 1888-го года рождения, так что ему было намного больше верхней границы призывного возраста в пятьдесят лет. И тут 27-го июля 1941-го года к нам пришли немцы.
Первым прибыл какой-то передовой отряд врага на автомашинах, и с ними две небольшие пушки, по-моему, калибром 37-мм. Ну, сразу же, как пришли, себя показали во всей красе – подожгли несколько жилых домов и больницу. В общем, убедительно продемонстрировали, что они пришли сюда не с добрыми намерениями, а как завоеватели. Таково было наше общее настроение в деревне. Побыли эти немцы у нас несколько дней, потом еще какая-то конная часть подошла, те находились у нас дня два или три, затем также ушли. Неприятно на душе было. С того времени больше у нас немцы не стояли. Так, проходили мимо какие-то части, но у нас не квартировали, двигались в сторону востока, у нас проходила дорога Брест-Гомель, главное шоссе по направлению на Москву. Народ немцев откровенно не любил.
Старостой немцы сразу никого не назначили, а уже где-то в августе решили наши мужики избрать себе старосту, предложили одному мужику, который в ходе Первой империалистической находился у немцев в плену, знал язык, в общем, являлся подходящей кандидатурой. Но он не дал согласия, ничего с ним не смогли сделать, не шел на уговоры, в итоге выдвинули в старосты одного из активистов советской власти. Стал он старостой, по согласию со стороны немцев ходил по деревне вооруженным, начал было создавать список кандидатов в полицию, но никто у нас туда не пошел, хотя имелись недовольные советской властью, несколько человек, но они в полицаи не пошли. Может быть, еще бы и решились, но уже в 1942-м году в Белоруссии началось активное и широкое партизанское движение. Те вскоре пришли из леса к нам в Комаровичи, и было пригласили старосту перейти на свою сторону, на сторону советской власти, но тот отказался, и его расстреляли прямо на сельской площади.
С партизанами наша семья стала поддерживать связь, ведь без местных жителей партизаны никто. Одежду кто давал – местное население, пищей кто обеспечивал – снова местное население. Даже обувь мы в лес передавали. Не всяких еще брали в партизаны, ограничивались самыми боевыми ребятами, ведь каждого нужно было не только вооружить, но еще и регулярно снабжать провизией. А за то, что мы поддерживали партизан и помогали им, немцы сжигали деревни, людей сгоняли в большие здания, коровники или кошары, и там живьем палили, то есть стремились устрашить нас настолько, чтобы никто не рисковал помогать партизанам. Если ты хотя бы где-то поздоровался с товарищем из леса, и об этом узнали оккупанты, то обязательно уничтожали таких патриотов, повсюду происходили смертные казни. Но, несмотря на все эти действия со стороны оккупантов, народ продолжал активно помогать партизанам. В том числе и я этим занимался. А в начале мая 1943-го года я пошел в лес, попал в Минское партизанское соединение, в 27-ю партизанскую бригаду имени Василия Ивановича Чапаева. Стал там сначала рядовым, потом начал командовать отделением, был вооружен карабином.
Знаете, если бы нам, партизанам, выдали бы хотя бы 30 % того вооружения, что имела наша Красная Армия до начала великой Отечественной войны, нам бы второй фронт не нужен был. Нам в лесу что из вооружения необходимо? Во-первых, боеприпасы чтобы были, сколько нам надо, а так ведь на боевую операцию идешь, если на винтовку выдадут десять патронов – это уже хорошо, на ручной пулемет по два диска дадут, в каждом 47 штук патронов – это вообще отлично. А больше мы не имели. Но я понимаю, что в то время нельзя было нас вооружить. Во-первых, наша армия не была готова к войне, нам бы еще хотя бы года два, у нас как раз шло перевооружение, новые виды техники только-только вводилось. Но, несмотря на нехватку и вооружения, и боеприпасов, мы активно воевали, помогало наличие и немецкого, и чехословацкого оружия. Ведь чем были вооружены немцы – это все имелось и у нас, мы в боях брали трофеи.
Нашим главным боевым заданием был подрыв железнодорожных путей, и, начиная с мая 1943-го года, я стал участвовать в этих операциях. Сама железная дорога находились от нас более чем в тридцати километрах, мы своим ходом, без обоза, двигались к ней. В результате затрачивали на одну операцию не меньше недели. Передвигались ночами, чтобы никто не видел. Мало ли чего, даже мирное население, как бы оно не было нам предано, но любой сочувствующий своим длинным языком обязательно растреплется, что мимо села шли партизаны. А уже враг будет знать. Поэтому мы всегда шли все скрыто. Вели проводники, хорошо знающие местность. При этом старались ходить в ненастную погоду. Ведь когда один через лес идешь, и то под ногами треск раздается, а представьте себе, несколько десятков людей топает – все трещит под ногами, и враг за километры может слышать. Все приспосабливали к тому, чтобы немцы как можно меньше знали о нашем передвижении.
Первым дело у железной дороги надо было нейтрализовать патрули и дзоты, которые располагались через каждый километр полотна. Так что с боем брали такое укрепление и рвали рельсы. На это дело мы получали с Большой Земли, как у нас называлась советская территория, достаточное количество взрывчатки, особенно толовых шашек и всего такого. Подрывали целые километры путей, и не меньше, чем на неделю, выводили из строя работу железнодорожной ветки. Ведь пока немцы отремонтируют их, пройдет довольно-таки много времени.
В ответ оккупанты организовывали мощные прочесы в целью уничтожить партизан. Конечно, они выбрасывали в леса большие силы, мы в отрытые фронтальные бои с ними не ввязывались, потому что наши силы были намного меньше, ведь немцы пускали на нас даже танки и самолеты. В первый раз мы попали в мощную блокаду в декабре 1943-го года, уже был освобожден Гомель. Мы с боем прорвали окружение, и ушли от карателей, но до фронта тянулись еще сотни километров немецкой территории.
Во второй раз мы попали в блокаду в начале апреля 1944-го года, уже пошло таяние снега. Пришлось очень тяжело, и спасло то, что в соседней бригаде нашего же Минского соединения комбриг неделю назад как из Москвы прилетел, был там на приеме у самого Иосифа Виссарионовича Сталина, и вернулся с новой рацией. Мы связались с Большой Землей, и нам с самолетов сбросили боеприпасы, особенно много получили патронов, кидали их в мешках без парашютов прямо на землю. Кроме того, по партизанской корректировке несколько наших истребителей сбили немецкие бомбардировщики, которые нас сильно бомбили. Благодаря этой помощи стало полегче, и мы пошли в прорыв. Голодные, кто нас в болотах станет кормить, уже по три дня ничего не кушали, но упрямо двигались вперед, находясь по пояс в болотной жиже, а где-то и по грудь. В результате прорвались, но я даже не говорю, сколько народу погибло при выходе из окружения. Мы же шли по болоту, ни лечь, ни спрятаться, а немцы сидели на суше и били по нам. Из моего отделения выжило из десяти человек восемь. И мы считались самыми счастливыми, ведь в других намного больше погибло. У нас в отряде до прорыва имелось 150 партизан, а вышло где-то не больше пятидесяти.
После выхода из окружения мы некоторое время отдыхали, и как-то по рации передали, что 9 мая 1944-го года был освобожден Севастополь. Радость, конечно же, большая. Вернули главную базу советского флота на Черном море. И к нам фронт приблизился, до наших войск оставалось самое большее 50 километров. Стало тяжелее, в лесах прифронтовой полосы появилось много немецких войск. Но, несмотря на то, что немцы уничтожали мирное население за поддержку с нами, что в плену раненых бойцов из партизанских отрядов сразу пристреливали, все равно никто немцу не сдавался, ни партизан, ни мирный человек. Несмотря на то, что оккупанты тщательно охраняли железную дорогу, мы продолжали взрывать железнодорожные пути, да еще и удерживали на себя войска, которые пригодились бы врагу на фронте.
Так что после апрельского прорыва мы снова пошли на железную дорогу. Главная наша задача заключалась в том, чтобы как можно меньше составов доставляли немецким войскам боеприпасы, боевую технику и живую силу, ведь враги каждый день гибли на фронте. Нам в качестве цели для боевых операций достался участок железнодорожных путей Старушки-Бобруйск. Он был уничтожен партизанами еще в 1942-м году, тогда все мосты на нем взорвали, а железнодорожные рельсы убрали, но с приближением линии фронта немцы этот участок восстановили, но мы фактически парализовали движение по нему.
В конце июня 1944-го года в ходе знаменитой операции «Багратион» советские войска перешли в генеральное наступление в Белоруссии, и тогда немцы при отступлении порезали все шпалы на железной дороге Старушки-Бобруйск. Сзади на паровозе был прикреплен специальный клык, и он двигался между рельсами, рвал шпалы. Так этот участок и на сегодняшний день не возобновил работу, он не имел большого значения, ведь немцы восстановили пути потому, что Гомель был взят, и нужны были новые линии снабжения для войск.
Изображение

Мы соединились с передовой разведкой наших войск, после чего с ними двинулись по освобожденной территории. Затем расстались, и наш отряд двинулся на свою базу, расположенную в семидесяти километрах от места встречи. Нас еще не расформировали, нужно было выполнить задание по прочесыванию леса, где еще оставались недобитые немцы, и многих взяли в плен. В июле 1944-го года нашу 27-ю партизанскую бригаду имени Василия Ивановича Чапаева расформировали. Кто пошел в армию, а кого-то оставили для восстановления народного хозяйства. В том числе оставили и меня.
До августа 1944-го года пробыл на броне, постоянно просился в армию, но меня не брали, потому что я был хорошо знаком с первым секретарем Любанского райкома партии Минской области, это был наш комиссар бригады Смирнов, ранее бывший комиссаром нашего отряда. Ну, я так думал, старший брат Адам погиб еще в сентябре 1942-го года на Ленинградском фронте, мать немцы убили, прижгли ее в землянке, когда она в лес ушла. В деревне все дома спалили, там проходила вторая линия обороны партизанской зоны. А мне шел двадцать первый год, стыдно людям в глаза смотреть, молодой еще, не брился, еще усы не начали расти, а хожу себе в тылу. Подаю рапорт на добровольную отправку на фронт, но военкомат меня не берет, говорят одно – бронь. Один раз, второй к первому секретарю райкома Смирнову подходил, но тот отвечал одно – нельзя всем на фронт, надо восстанавливать народное хозяйство. Ну, я смотрю, что тут дело не пойдет, а в Красную Армию надо идти, иначе кто же будет добивать врага, если мы в 20 лет будем отсиживаться в тылу. Пристраиваюсь к отряду мобилизованных и ухожу с ними.
Прошел трехмесячное обучение зенитно-артиллерийскому делу, после чего был направлен в 17-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион, на вооружении у нас стояли 85-мм зенитные пушки 52-К образца 1939 года. Участвовал в освобождении Варшавы, затем территорий Польши и Германии. По танкам не пришлось нам стрелять, а немецких самолетов уже было очень и очень мало. После Варшавы мы двинулись на Одер по кюстринскому направлению, форсировали реку. Немцы пытались уничтожить переправу с помощью ракет, но у них ничего не получилось, я видел, как две или три ракеты упали далеко от наведенного саперами моста. А 16-го апреля 1945-го года мы пошли в наступление на Берлин. Надо отметить, что когда брали столицу фашизма, почти что немцев в воздухе и не видели. Мы, артиллеристы-зенитчики, уже проходили после того, как были наведены проходы в линиях обороны противника, ведь все было заминировано, шаг вправо или шаг влево, и ты уже взорвался. Очень много наших танков осталось на этих минных полях, там погибли два моих троюродных брата, сгоревших в танке. Двигались мы очень быстро, уже 2 мая 1945-го года Берлин был освобожден. 9 мая наш дивизион стоял на боевом поту на окраине Берлина, ведь еще война шла, еще только взяли Прагу. И вот ночью приезжает к нам на батарею командир нашего дивизиона и объявляет о том, что война закончена. Уже капитулировала Германия, а бои еще продолжались. Радость была большая, что уж говорить, живые остались!
- Что было самым страшным на войне?
- Никто не хотел умирать, так что вы не верьте никому, мол, в боях никто не боялся. Мы зарывались в землю, чтобы не бояться. Для чего мы делали окопы – никто не хотел умирать, ведь каждый боялся смерти. Но, сила чувства защиты Отечества была выше смерти. Я шел в бой, когда был в партизанах, уверенный в том, что меня убьют. В итоге выходишь из прорыва и удивляешься, как же ты живой остался в этом аду. Ну, война есть война.
- Как кормили?
- В партизанском отряде кто, что и где, когда мог достать, у нас кухни не было. В войсках же кормили отлично. Надо сказать, что в вопросах снабжения и помощи народ Соединенных Штатов Америки нам и техникой, и продовольствием очень много помогал. Наши солдаты носили и шинели, и брюки, пошитые из ленд-лизовского сукна. Если англичане нам поставляли свинину и сало полосами и кусками, то американцы тушенкой помогали, банки были разного размера, и для одного покушать, и для расчета. Так что в вопросах снабжения продовольствием и другой помощью я очень благодарен США. Особенно американским фермерам и рабочим. Жаль, что вскоре после войны наши отношения разладились.
- Как мылись, стирались?
- На фронте вши, конечно же, были. А если говорить о партизанах, то мы же даже не раздевались, где тебе баню сделают в снегу. Но боролись немножко с этими вшами. Например, костер горит, рубашку снял, взял за воротник и скрутил ее над огнем, после отпустил, она раскручивается и как парашют становится. Все насекомые тут же в огонь падают. Ткань же сразу настолько накаляется, что потом руками нельзя взять. После такой процедуры с недельку ходишь спокойно.
- Женщины в партизанском отряде были? Как к ним относились?
- Были, мы к ним отлично относились.
- Какие национальности были представлены в белорусских партизанских отрядах?
- У нас в партизанах служили и белорусы, и украинцы, и русские, и казахи, вышедшие из окружения, и казанские татары, и евреи. Да кого только не было, все народности, которые проживали в Советском Союзе, все, кто был в окружении, кто бежал из плена и пришел в наш отряд, воевали с честью. Мы не понимали, что такое различие по национальному признаку, так были воспитаны еще до войны советским строем. Кто ты, какой национальности, не важно, главное, какой ты человек.
- Как относились к комиссару вашего партизанского отряда?
- Очень хорошо. Строгий он был, или душевный, трудно разобрать. Он нам нравился тем, что за нашими спинами не прятался. Вот главное качество у командира и комиссара. Он не должен скрываться за спинами рядовых. Но таких деятелей, кто бы отсиживался в тылу, у нас в партизанах я не видел.
- С особистами сталкивались?
- В штабе бригаде был смершевец. И они были нужны на войне. Приведу такой пример. Когда мы еще в декабре 1943-го года вышли в первый раз из окружения, то несколько человек считались погибшими. Ведь когда шли в прорыв, то могли и не видеть, что как он убит. Потом появилось несколько ребят, которых мы считали погибшими. Начали с ними смершевцы разбираться, и выяснили, что они попали к немцам, вернее, струсили, остались на месте, а оккупанты их забрали в плен. Ну, теперь врагу надо этих трусов как-то использовать. И опять же к нам в отряд отправили. Они пришли к нам с очень опасным заданием – убрать командиров отряда и бригады. В общем, предатели во всем признались, ну и встал вопрос, что с ними делать. Если бы дело происходило на фронте, то отправили бы в штрафную роту. А мы, партизаны, в какую роту их будем отправлять, со всех сторон окруженные врагами?! Состоялся суд, не просто так кто-то захотел расправиться. Присудили смертную казнь. И все.
Изображение

- С пленными немцами сталкивались?
- А то. Как они вели себя? Оккупанты даже в 1943-1944-х годах все рассчитывали на захват нашей территории и разгром Советского Союза, так они были настроены благодаря гитлеровской пропаганде. Взяли мы как-то в одном из боев немца в плен, который только-только приехал из отпуска, проведенного в Германии. Он ни на какие разговоры не шел, хотя у нас был переводчик. Ну и что с ним делать. Суд, убрать его и все. Опять же у нас ни лагерей для пленных, ничего не было. Но был и еще один показательный случай. К нам пришел мадьяр, как мы называли венгров. Уже находился у нас в отряде десять месяцев, врач по образованию, даже как-то участвовал и в боях вместе с нами. И тут в мае 1944-го года мы взяли в плен десять мадьяр, которые палили одно село. Я лично не участвовал в этом бою, мы были на другом задании. Но когда мы пришли на базу, то увидели этих пленных мадьяр. Согласились перейти на сторону партизан, но ведь это означало, что надо жить, как и мы живем. Сутками не кушаем, курить нечего и так далее. В таких условиях непросто, дождь идет, что-то где-то натянул, чтобы не так сильно мокнуть, и все. Непростое это дело – партизанить. Они у нас пробыли, наверное, недели две. Мы уже вполне доверяли этому мадьяру-врачу, поставили его часовым, мы ведь всегда посты выставляли, чтобы не попасть внезапно к немцам в руки. Когда уже светать начало, начальник караула пошел проверять, а караульного-то и нет. И все эти мадьяры ушли к немцам, но те десять человек сами бы не ушли, ведь они дороги не знают, куда идти. А врач уже хорошо знал наши леса и тропки. И все. Так они ушли, хотя мы же могли их расстрелять, взяв в плен. Нет, к ним отнеслись по-человечески.
- С власовцами сталкивались?
- В боях нет. Но слышали о них. Когда соединились с фронтом, с боевой разведкой, то они нам рассказывали об этих власовцах. Многие из этих вражеских прислужников, они ведь тоже понимали, что, в конце концов, немцы уже не победят, стали сдаваться к нам в плен и добровольно приходить в отряд, когда мы стали зачищать освобожденную территорию.

В заключение хотел бы подчеркнуть следующее. В этой страшной войне мы бы никогда не победили без крестьян, которые отдавали свой хлеб фронту, чтобы наш солдат был сыт, без рабочих, работавших сутками, чтобы мы имели все необходимое нам современное вооружение и боеприпасы в достатке, чтобы советский солдат хорошо одевался и был в тепле. Без подвига нашего трудового народа нам бы Победы никогда не видать. Так что основную силу вложил в Красную Армию социалистический способ производства, все выполнялось без задержек, все для фронта, все для Победы.
Еще нужно отметить дружбу народов. Эта дружба была крепка как сталь. Например, у моего зенитного орудия, расчетом которого я командовал, заряжающий являлся русским, вертикальный наводчик евреем, второй наводчик, горизонтальный, казанским татарином, и узбек был подносчиком...

Современное фото бойца на фоне развернутого Знамени Победы:
Изображение

Старый воин по-прежнему в строю, стойкий и бодрый, даст фору любому пожилому человеку. От него ни разу не слышали жалоб на жизнь. Хочется пожелать бойцу здоровья и удачи, поздравить с наступающим праздником- Днем защитника Отечества!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 14 фев 2013, 01:04

Знаянов Сергей Михайлович
( http://iremember.ru/krasnoflottsi/znayanov-sergey-mikhaylovich.html )

Я родился 24 мая 1920-го года в с. Владимировка Лаишевского района Татарской АССР. Отец у меня трудился лесничим в нашем районе, мать, хотя и являлась неграмотной, всю жизнь проработала учительницей. В семье у меня был брат Александр, 1925-го года рождения. До войны я окончил восемь классов и начал работать в радиоузле Лаишевского района. Оттуда меня в 1939-м году взяли в армию, как раз накануне советско-финской войны 1939-1040-х годов.
Изображение

Направили в г. Владивосток на Тихоокеанский военно-морской флот. Там с октября 1939-го по июнь 1941-го года окончил флотскую школу связи при учебном отряде Тихоокеанского флота, был курсантом на радиоточке, и прямо перед началом войны стал служить на Преображенском участке службы наблюдения и связи радиотелеграфистом надводных кораблей. Там я узнал о начале Великой Отечественной войны, о чем нам сообщили по радио. В первые годы наша служба проходила в постоянном напряжении, так как мы постоянно ждали нападения со стороны японцев. В июле 1943-го года меня перевели на Русский участок службы наблюдения и связи, здесь дослужился до старшины второй статьи.
Перед началом войны с Японией на корабли понадобились грамотные специалисты, потому что основную часть матросов составляли молодые призывники, не имевшие специальных знаний, ведь старослужащих матросов по набору отправляли на фронт в 1942-1943-х годах. Поэтому в августе 1945-го года перевели радиотелеграфистом, командиром отделения радиотелеграфа на американский ленд-лизовский тральщик Т-282 2-й бригады траления, базировавшейся в городе Владивостоке. С началом войны мы практически каждый день занимались боевым тралением, потому что японцы поставили в море, особенно в районе портовых бухт необычайно много морских мин. Все наши три трала постоянно находились в работе. В первую неделю боев некоторые суда еще рисковали без траления заходить в освобожденные порты, но быстро подрывались, поэтому мы постоянно сопровождали конвои наших транспортов. Пару раз японцы нас обстреливали с берега, в один из коротких огневых налетов я был ранен. Война для нас закончилась в Порт-Артуре, где мы отметили Победу над давним врагом нашей Родины. Вскоре был награжден медалью «За победу над Японией».

- Как кормили на флоте?
- Очень хорошо, ведь выдавали морской паек. Да и в целом снабжение находилось на высоте, все положенное обмундирование мы получали четко по уставу, даже больше, чем надо.
- Какое у вас было личное оружие?
- У меня, собственно, никакого не было, я же радист, сидел у себя в рубке.
- Вы зашифровывали сообщения перед отправкой?
- Да, конечно. Этим занимался шифровальщик, а я отправлял и принимал сообщения. Наша аппаратура отлично работала, в первые годы войны мы частенько перехватывали сообщения японцев и китайцев. А вот американское оборудование было вообще прекрасное. Но на расстоянии больше восьми километров я принимать сообщения не мог, не имел права, потому что работал ключом.
- Замполит на тральщике был?
- Имелся, очень хороший мужик, уважал матросов. И командир у нас был замечательным офицером.
- На тральщике служили матросы каких возрастов?
- В подавляющем большинстве очень и очень молодые, старослужащих практически не было.
- Что было самым страшным во время войны?
- Страшно мне не было, мы врага не боялись, и качки не опасались, и обстрела, с нами всегда рядом находились торпедные катера. Что уж говорить, в 1945-м году воевать мы уже умели прекрасно.

После войны должны были демобилизовать, но по приказу Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина меня оставили еще на два года. Нужны были специалисты, ведь мы занимались боевым тралением и после войны, полностью очистили морской путь до Порт-Артура, разминировали побережье Северной Кореи. Так что демобилизовался в августе 1947-го года, после чего на гражданской службе проработал радистом в Казани тридцать один год


Современное фото защитника Родины у развернутого Знамени Победы:
Изображение

Накануне праздника пожелаем воину Здоровья и удачи, всех благ, в нашей непростой жизни!

Пользуясь правом модератора хотел внести печальное дополнение в свое сообщение.
28 августа 2013 года жизнерадостное сердце нашего ветерана остановилось... Спи с миром, матрос!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 14 фев 2013, 21:37

Пивняк Иван Данилович
( http://iremember.ru/pekhotintsi/pivnyak-ivan-danilovich.html )

Я родился 17 марта 1926-го года в городе Керчь Крымской АССР. Отец работал в охране на нефтеразведке, а мать трудилась поваром, вскоре после моего рождения они разошлись, я остался жить с отцом. Наш дом находился неподалеку от Керченского бочарного завода. Когда началась Великая Отечественная война, я только окончил четвертый класс. Нас вскоре эвакуировали в Кореновский район Краснодарского края, жили у председателя сельсовета. Моя старшая сестра с 1941-го года служила в армии, и в 1942-м году в связи с приближением врага нас решили эвакуировать, и она приехала за мной. Сестра служила в обозе, который возил раненых, туда же и я попал, у солдат еще погон не было. Мы стояли какое-то время в Сухуми, здесь многие из нашей части заболели малярией и вскоре демобилизовались. А меня выписали из госпиталя и направили в 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию, где определили в 106-й гвардейский стрелковый полк, я стал служить в нестроевой части, потому что мне было всего шестнадцать лет. Ходил на кухню с другими воспитанниками, помогал по хозяйству.
Изображение

В конце 1944-го года меня наконец-то перевели в маршевую роту. Здесь начали готовить на фронт. В январе 1945-го года попал рядовым бойцом в 3-ю мотострелковую роту 1-го мотострелкового батальона 35-й механизированной Слонимско-Померанской Краснознаменной, орденов Суворова и Кутузова бригады 1-го механизированного Красноградского Краснознаменного корпуса 2-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта. Воевали мы в качестве танкового десанта, ездили на американских ленд-лизовских танках «Шерман». Сначала мне выдали автомат ППШ, а затем вооружили более удобным рожковым ППС.
Первый бой принял в Польше, затем мы участвовали в форсировании Одера, освобождали Потсдам. В ходе боев был ранен в руку. Меня наскоро перевязали, и отправили в тыл. Побыл немного в госпитале и в связи с легкостью ранения вскоре был выписан. В апреле 1945-го года в ходе Берлинской наступательной операции участвовал в тяжелых боях по штурму укрепленных врагом домов и уличных баррикад в столице Германии. Под конец войны был ранен в левую ногу, перебило кость. Лежал в Чехословакии в госпитале № 74190, там же и встретил День Победы. А 14 мая 1945-го года мне вручили медаль «За отвагу».
Изображение

- Как кормили в войсках?
- Где как. Когда я работал в столовой, то ничего ел, а в запасном полку кормили по-всякому, и в результате все мы рвались на фронт.
- Как мылись, стирались?
- Стирались, где придется. Водились у нас и вши, а как же на фронте без них. К счастью, имелось запасное белье, теплое, в том числе рубашки.
- Что было самым страшным на войне?
- Форсирование реки Шпрее. Только перебежали на плацдарм, как нас тут же прижала вражеская артиллерия. Это было страшное дело, многие ребята получили ранения, я был ранен в ногу. В голове билась единственная мысль – нужно остаться в живых.
- Пленных немцев видели?
- Ну, как же, частенько их видел, как-то сам взял парочку. Дело было во время наступления на Одер, в батальоне им задавали какие-то вопросы, один из них немного говорил по-русски, как оказалось, а потом приказали отвести их в штаб бригады. Но кто там знал в наступлении, куда их вести. В итоге на месте и расстреляли.

После выздоровления из госпиталя прислали обратно в часть, какое-то время прослужил, после чего перевели в 9-ю эскадрилью на охрану аэродрома. Оттуда всех направили под Белую Церковь, в летний лагерь. После распределения в связи с расформированием части я попал в Прилуки, в аэродромно-строительный полк. В 1948-м по указу демобилизовался, начал работать в нефтеразведке, сначала дизелистом, затем старшим дизелистом и дошел до должности механика. Вышел на пенсию, сейчас живу в поселке городского типа Черноморское Автономной Республики Крым.

Наградной лист:
Изображение
Изображение

Фотография воина у развернутого Знамени Победы:

Изображение
Наградной иконостас начищен перед мужским праздником!
Пользуясь случаем передаю поздравления бойцу накануне Дня Советской Армии и Военно-морского флота.
Другого праздника они не знают!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 14 фев 2013, 23:35

Романов Сергей Сергеевич
( http://iremember.ru/zenitchiki/romanov-sergey-sergeevich.html )

Я родился 10 августа 1926-го года в селе Фатеевка Дмитриевского района Курской области. Родители работали в колхозе, отец трудился бригадиром, был членом партии, мать являлась простой колхозницей. Все остальные дети у родителей маленькими умерли, в 3-4 года почему-то уходили из жизни. Я окончил семь классов, и тут как раз началась Великая Отечественная война. 22 июня 1941-го года в воскресенье мы с матерью сидели дома, я случайно в окно посмотрел, и вижу, что люди возле радиорупора стали собираться толпами. Вышел на улицу, и в это время по радио передали сообщение о том, что началась война с фашистской Германией. Это было в полдень, мы услышали выступление народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова. На следующий день в деревню сразу же пришли повестки о призыве всем мужчинам, их приносили из сельского совета. Мой отец, хотя его возраст немного не попадал под мобилизацию, пошел в армию добровольцем как член партии большевиков. Он стал коммунистом еще в период Гражданской войны. Папа погиб в марте 1942-го года в ожесточенных боях. Я же в первые годы войны находился дома.
Изображение

Наше село никуда не эвакуировали, и тут в марте 1943-го года мне принесли повестку. Наш 1926-й год попадал под мобилизацию. И в это время как раз домой на побывку отпустили мужчин старших возрастов, чтобы они оправились после ранений и поправили свое здоровье. И мы, молодежь, вместе с ними на следующий день явились в военкомат, расположенный примерно в тридцати километрах от села в городе Дмитриев. Только зашли, как нам объявляют о том, что вся молодежь может идти домой до особого распоряжения, а старшим возрастам приказали всем остаться. Неподалеку от нас расположен город Севск, приблизительно в шестидесяти километрах, там шли тяжелые и ожесточенные бои, и наши «старики», отправленные туда в качестве пополнения, там все и остались, погибли.
Где-то 23 апреля 1943-го года мне и моим товарищам принесли новые повестки. На этот раз мы в здании сельсовета ждали, пока подтянется молодежь из тех сел, которые подчинялись нашему сельсовету. Днем в воздухе летали немецкие самолеты, поэтому нас построили только тогда, как уже начало смеркаться. И мы снова пошли в военкомат. Там ожидала медицинская комиссия. Как она проходила? Разделись до пояса, за столом сидят пожилые врачи, спрашивают, на что жалуешься. Если жалоб нет, значит, здоров. Из всех призывников забраковали только двоих. У одного парня из нашего села были пальцы оторваны, они еще пацанами где-то нашли гранату, и она взорвалась у него прямо в правой руке, только один палец остался, так что его демобилизовали подчистую. Второго же, он мне доводился двоюродным братом, отпустили до особого распоряжения, потому что тот болел сильно. Сказали идти домой и лечиться, но затем его все-таки призвали в армию.
После прохождения комиссии к вечеру построили нас всех около здания военкомата, я задержался со знакомым из села, дело в том, что туда приходили родственники, чтобы провожать своих близких. Подхожу к ребятам, вижу, что там уже построили всех. Стояли перед строем два или три командира, и старший из них спрашивает: «Кто окончил семь классов?» Я стою себе, молчу. Но тут одноклассник, с которым мы вместе учились, сам из другого села, но ходил в нашу семилетку, потому что у них было только начальная четырехклассная школа, на меня показал: «Да вот же, Романов окончил семь классов!» Приказали мне выйти из строя, и тут же назначили командиром четвертого отделения. В каждое отделение отобрали по 20 человек, после чего мы двинулись по дороге. Сперва шли в дневное время, но вражеские самолеты никак не давали нам покоя, и мы стали передвигаться по ночам. Когда проходили город Елец, нашу колонну атаковать какой-то немецкий самолет на рассвете, и мне осколок попал в руку. Так, вроде бы ничего, но раздражение вскоре началось, ведь на марше не удавалась соблюдать даже минимальные требования санитарии. А всего мы прошли пешими 300 километров до самого формировочного пункта в городе Ефремово. Там сразу же нашего брата после марша решили привести в порядок. На лугу у речки установили дезинфекционные камеры, приказали снять свое гражданское, после чего отправляли в душегубку, где убивали насекомых, если у кого есть. Потом баню устроили, и мы славно попарились. Вечером подошел воинский эшелон, мы получили продукты в дорогу, после чего нас погрузили в вагоны и повезли куда-то в неизвестность. Здесь нам сопровождающие офицеры рассказали, что как раз в это время командование приняло важное решение по отношению к новобранцам, основанное на печальном опыте. В чем было дело? Раньше, к примеру, в нашем селе молодежь 1925-го года рождения призвали и практически без обучения бросили в бой. В итоге ни один из них не вернулся домой после войны, только один потом пришел, и то без руки был. В первый же бой посылали необученных ребят, а они даже винтовку в руках не держали. Поэтому вышел приказ Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина о том, что, прежде чем посылать призывников на передовую, им нужно показать, как пользоваться винтовкой, обучить штыковому бою, научить метать гранаты, стрелять из пулемета и автомата.
В итоге прибыли в город Ижевск. Поселили в каком-то сарае, и началось интенсивное обучение, курс молодого бойца. И в это время у меня на руке рана сильно разболелась, началось гниение. И меня направили в госпиталь, чтобы сперва врачи проверили, в чем дело. Те только посмотрели, ахнули, и сразу же приказали мне идти к начальству запасной части и сказать о том, что меня нужно срочно положить в отделение, пока не поздно. Я все доложил, после чего попал в госпиталь. Определили в палату на втором этаже какого-то здания, в первый же день пришли ко мне четверо или пятеро врачей, одна женщина, остальные пожилые мужчины. Положили меня на специальную застеленную кровать, сбитую из досок, начали внимательно производить осмотр руки. После отошли к окну и стали советоваться, как же быть. Я слышу, как врачи между собой разговаривают, что заражение сильное, и меня спасет только ампутация руки. Только услышал такие страшные слова, тут же начал просить: «Товарищи врачи, она уже заживает, вы смотрите!» Упрашиваю со слезами на глазах, тогда женщина подошла, еще раз осмотрела, и что-то своим коллегам сказала. В результате они решили назначить мне лечение, и руку пока не трогать. А лечение было простое – приходишь в процедурный кабинет, ложишься на диван, к руке подставляется лампа синего света и ее направляют на эту рану. Вот так начал принимать лечение. Первое время из-под бинтовой повязки кровь все время шла кровь, рана никак не заживала, а бинты при перевязке отрывались прямо вместе с мясом. Но потом один день принял синий свет, и уже улучшение началось. Дней десять так лечился, рана стала быстро затягиваться, мне стало лучше. Так что помогла терапия, а то бы без руки остался. Когда выписывали, то мне сказали: «Ну, теперь можешь идти обратно в свою часть».
По прибытии увидел, что за это время мы уже получили новенькие 85-мм зенитные пушки 52-К образца 1939 года, прибывшие с одного из ижевских заводов. Нас начали обучать приемам стрельбы, ведь каждый боец должен был четко знать свое место в расчете и хорошо выполнять возложенные на него обязанности. К каждому орудию полагалось семь человек. Кто-то подносчик снарядов, первый номер направляет в цель, заряжающий заряжает. И самое главное, мы до уровня автоматизма отрабатывали развертывание орудия в положение для стрельбы и обратно в походное положение. На фронте от этого зависели наши жизни.
Затем в сентябре 1943-го года нас всех собрали и с пушками повезли на вокзал. Начали грузить снаряжение и орудия на платформы, и здесь нам сообщили, что наша батарея включена в состав зенитной артиллерийской бригады ПВО, номер которой, я, к сожалению, уже не помню. Особенно мне запомнилась погрузка снарядов, ведь каждый из них был весом почти в 10 килограмм. Если на его головке имелась линия, нанесенная красной краской, значит, это бронебойный снаряд для стрельбы по танкам или бронемашинам, а осколочные предназначались для огня по самолетам и пехоте противника. Наша зенитка была очень хорошим универсальным орудием, которая могла вести огонь по всем видам вооружения врага. По вертикали она стреляла примерно на пятнадцать километров, а по горизонтали даже чуть больше.
Итак, мы погрузили все свое снаряжение и пушки на платформы, после чего остались на вокзале для ночевки, но мне не пришлось спать, так как командир взвода поручил остаться у орудий для охраны, а остальные ребята тем временем пошли в какое-то здание, свалились на полу, а я с берданкой охранял платформы. Утром нам выделили вагон для личного состава, на каждой площадке стояли пушки, рядом с ними охрана, да еще часовые наверху вагона. Мы в 1943-м году уже хорошо научились перевозить войска, и система была отработана четко. В конце состава стояла легковая машина, в которой находился телефон, и если, допустим, кто-то что-то заметил, в основном самолеты противника в небе, то должен по телефону через дежурного немедленно сообщить вперед в сторону паровоза о замеченном. Там все начальство находилось.
Но даже все эти предосторожности не всегда спасали. Впереди нас шел поезд, также с людьми и техникой, и его немецкие самолеты разбомбили в результате внезапного налета. Так что нас остановили как раз перед местом бомбежки, не доезжая километра полтора, не больше. И мы долго ждали, пока разбитые вагоны, сожженную технику и тела людей не уберут, туда пришло много гражданских, они занялись ремонтом путей. А затем наш поезд тронулся и двинулся дальше.
Мы прибыли на Украину, разгрузились буквально около Днепра, к платформам подошли машины, чтобы пушки подцепить и отвезти в место дислокации батареи. Через Днепр нам было уже ни пройти, ни проехать, все мосты взорваны, немцы их взорвали при отступлении, ну а большой железнодорожный мост был взорван еще при отступлении наших войск в 1941-м году, его немцы так и не смогли восстановить. На том берегу уже был захвачен плацдарм, и рядом с нами скопилось множество техники и солдат, ожидавших возможности переправиться на правый берег. Вскоре саперы привезли на машинах большие коробки с понтонами. Их ставили друг на друга, бревнами и скобами сбивали между собой, и тянули понтонный мост через реку. Потом сверху настилали сначала бревна, затем доски, чтобы можно было гужевому транспорту пройти, а затем, после укрепления моста, пустили машины и танки. Нас же как зенитчиков поставили на возвышенном месте, а на той стороне Днепра немец создал мощную оборону, около берега вкопал танки в землю, расположил множество пехоты, а по самой реке были нацелены в большом количестве орудия и пулеметы. Так что сначала я видел, как многие люди для подкрепления плацдарма переправлялись на поручных средствах, в взятых у гражданских лодках, на бревнах или даже бочках. Все они получили хорошие награды за форсирование реки.
Мы же каждый день отражали воздушные налеты врага. Немец свой распорядок дня хорошо знал, только их летчики позавтракали, как начинались методичные налеты, бомбардировщики и штурмовики налетали партиями, одна отбомбится, вторая уже тут как тут. С раннего утра до позднего вечера все это продолжалось. Но сколько враг не бросал на эту переправу самолетов, но ни одна бомба на нее не попала. Надо сказать, что нашего брата, противовоздушной артиллерии, скопилось очень много. На самом мосту через каждые десять метров стояли счетверенные зенитные пулеметы «Максим». На берегу везде стояли малокалиберные 25-мм и 37-мм зенитные орудия. И наши орудия стали костяком всей противовоздушной обороны, так что мы не допустили уничтожения переправы. При этом большую помощь нам оказывали девушки, служившие на батарейном дальномере и приборе ПУАЗО-2, они очень точно рассчитывали, на какой высоте находился немецкий самолет и траекторию его движения, а также постоянно сообщали дальность до врага.
Затем нам с плацдарма передали координаты расположения немецких танков, вкопанных в землю, и мы открыли по ним огонь, причем весьма удачно. Оборона переправы – это была адская работа, очень тяжелая и изматывающая.
В итоге мы сбили четыре самолета противника и подбили три танка. Все орудия работали совместно, так что, какая точно пушка попала, не определяли, каждая победа шло на общий счет батареи. Через некоторое время сделали вторую переправу, по которой пустили поезд, а по первой продолжали форсировать Днепр различная техника, танки и пехота. Наши войска рвались вперед, окружали и уничтожали немецкие части. Очень помогала железнодорожная переправа, ведь по ней в составах подвозили боеприпасы и продовольствие, это на войне первое самые необходимые вещи.
После того, как был освобожден Киев, наш дивизион передислоцировали в район Фастова. Но мы там совсем недолго побыли, и нас отвели назад, потому что в конце ноября 1943-го года гитлеровцы предприняли мощную контратаку с целью вернуть себе столицу Украинской ССР и уничтожить основные переправы Днепр, для чего нагнали множество свежих войск.
Нам приказали отойти на большой луг, где мы заняли скрытые позиции. И я своими глазами видел, как на железнодорожной станции в Фастове разгружалась какая-то немецкая танковая дивизия, они, наверное, до этого где-то в южных странах воевали, потому что у танков на броне были нарисованы зеленые цвета. Мы видели, что немцы даже не ждали, пока погрузочные краны поснимают танки, прямо с платформ, ломая все, съезжали, скатывались на землю, а личный состав очень споро носил снаряды. Мы же ждали момента, чтобы ударить по врагу во фланг. Как раз перед атакой врага нашим саперам приказали заминировать всю местность, чтобы, когда танки противника пойдут, они подорвались бы на минах. И вот танки лавиной пошли вперед, но тут мы из орудий бьем, а на дороге начались подрывы на минах. И мы их задержали, даже какие-то большие танки врагу не помогли. Немцы повернули назад и ушли. Таким вот образом были спасены переправы и Киев.
Были ли потери во время этого боя? На войне без потерь вообще не обходится, но в том бою наша батарея никого не потеряла, все прошло очень удачно. Вообще же мы уже научились хорошо воевать. К примеру, только ты где-то расположишься, тут же прилетает «рама» и начинает долго кружиться над головой. Ее экипаж очень точно засекал расположение наших войск и тут же наносил все на карту. Но наши уже четко знали, что если «рама» прилетела, то не жди добра. Сразу же после того, как вражеский самолет-разведчик возвращался к себе, из дивизиона приходил приказ передислоцироваться на новое место, не меньше, чем в 500 метрах от старого расположения. Вскоре прилетали немецкие самолеты и начинали утюжить то место, где нас «рама» засекла. Но там-то уже никого не было, и все бомбы врага пропадали впустую!
После успешного завершения оборонительных боев под Фастовом нашу зенитную артиллерийскую бригаду решили оставить в Киеве на охрану переправы от дальнейших бомбежек, ведь было нужно, чтобы техника и составы могли свободно двигаться к линии фронта. Немцы налетали на Киев и в 1944-м году, а мы вели по ним огонь. Так что нас оставили в составе Киевского корпусного района противовоздушной обороны. Возможно, из-за этого я и остался жив на войне.
Весной и летом 1944-го года немцы часто бомбили Киев, особенно пытались расстроить систему транспортных узлов. Нас бросали по всем районам города, то Воскресенская, то Никольская слободки. Постоянно свое месторасположение меняли.
День Победы, 9 мая 1945-го года, мы встретили в Киеве. Конечно же, радость была большая. Еще раньше, 2 мая, сообщили, что наши взяли Берлин, личный состав поднял крик, и у командира батареи попросили разрешения дать салют. Но он ответил, что уже запрашивал командование, но штаб дивизиона не разрешил, потому что мирные люди могли пострадать, ведь снаряд летит в воздух, осколки падают на землю, всякое может случиться, могут ранить кого-нибудь.
- Как кормили на фронте?
- Нормально. Имелась тушенка, но особенно хороша была ленд-лизовская колбаса в банках, наш повар ножом разрезал банку, мелко все резал и бросал в здоровый общий котел. Такая каша с колбасой была очень вкусной.
- Со вшами сталкивались?
- Что было, то было. Где-нибудь в туалет пошел, сразу же они шевелятся, но больше всего их было по поясу брюк, на отдыхе их отвернул, на сгибе вшей целая уйма. Боролись с ними так – вытрушивали одежду над костром.
- Как к женщинам в части относились?
- Хорошо, девушка была таким же бойцом, как и мы. Они ведь тоже чувствовали и страх, и усталость, как и мы.
- Что было самым страшным на войне?
- Желание сохранить свою жизнь сидело в каждом. Это было самое главное.
- Чем вы были лично вооружены?
- Нам сперва выдали длинные винтовки Мосина со штыком, но так как мы попали в зенитную артиллерию, то вскоре винтовки забрали. Дело в том, что с ними было очень тяжело обращаться, она мешала при работе, так что выдали карабины, и переодели всех не в шинели, а в куртки, чтобы не путаться в ее полах, ведь у орудия надо быстро бегать и подносить снаряды. Карабины были короткими, как раньше у кавалеристов, за спину его забросил, он не мешает, а винтовка-то здоровая дура, еще и штык примкнут. Эти карабины уже в мирное время у нас позабирали.
- Замполит в части был?
- Да. Нормальный мужик, душа-человек, как раньше комиссаров в Гражданскую войну называли – «отец солдатам». Он все новости знает, как только его заметим, личный состав к нему бежал и просил рассказать о событиях на фронте. Он сядет и рассказывает, все стоят и внимательно слушают. Такие встречи сильно сближали нас, особенно на фронте, помогали держаться друг друга.
Через некоторое время после окончания войны нас перевели из Киева в другой город. Продолжал служить, затем оказался в зенитно-ракетной бригаде ПВО, которая дислоцировалась в поселке Черноморское. И тут пришел приказ об отправке нашей части на Кубу в полном составе, для чего всех перевели в Севастополь, где каждый заполнил различные анкеты и документы, пообщался с особистами, после чего мы стали ждать отправки.
Вскоре из Одессы пришел торговый корабль, здоровенный транспорт. И начали мы туда грузить технику, в три смены работали, с утра до обеда, с обеда до вечера и всю ночь. После окончания загрузки зашли в Поти, там погрузилась еще одна такая же бригада, и транспорт вернулся в Севастополь, где были погружены машины связи, продукты и обмундирование. Всем нам выдали гражданскую форму, но каждый взял и свою военную. На Кубе жара, но зачем-то приказали даже шинель взять. Какое-то время ждали приказа на отплытие, я с тремя солдатами охранял пирс с кораблем от любопытных и гражданских лиц. Вышли в море вечером, когда проходили Босфор и Дарданеллы, по правилам положено дожидаться лоцмана на проводку, но наши офицеры приказали капитану корабля не останавливаться, хотя с берега турки нам кричали: «Стой! Стой!» Но мы не стали их слушаться. В итоге прошли пролив, и вышли в Средиземное море, оттуда в Атлантику. Все держалось в секрете, даже капитан нашего судна не знал, куда мы идем, вскрыли конверт только в Атлантическом океане. И пошли на Кубу восемнадцать суток, земли не видели, вокруг один безбрежный океан. Нормально прошли, штормило немного, но не больше пяти-шести баллов. При подходе к острову Свободы нам пришлось пройти мимо базы Гуантанамо, где нас встретили три американских малых корабля, они кружили вокруг нашего транспорта. Капитан шел себе, никакого внимания на них не обращал. На верхней палубе стояла транспортная техника, если наблюдатели замечали в небе какую-то точку, тут же подавалась команда спуститься в трюм, если не успел, а люки закрывали очень быстро, то ты ложился под машины, и тихо лежал, чтобы никакого движения не было видно. Американский вертолет обычно висел долго над кораблем и все высматривал, но никого и ничего так и не заметил. В итоге мы прошли это опасное место и вошли в бухту Гаваны. Там начали разгружаться ночью, нас встречали кубинцы, которые ехали впереди нашей колонны и показывали дорогу.
Поселили нас в большом здании, доме для кубинских офицеров, причем буквально в пятидесяти метрах стоял кубинский ракетный дивизион. Вскоре вышли в район Мариэль. Ночью закрепились, и тут в полночь приезжает представитель кубинского командования, который передает приказ идти в другое место. Их представитель снова впереди, мы за ним движемся, прошли мимо все той же базы Гуантанамо, и расположились среди кубинских военных. На второй день прилетели два американских самолета-разведчика. Они стали появляться каждый день ровно в 10-30, по ним можно было часы проверять. Тут как тут. Заходили со стороны океана, пролетят над нами, и на другой день снова все те же маневры повторяют. Один из этих самолетов не мы лично, а другая советская часть сбила, их потом поругали, сказали, что стрелять нельзя ни в коем случае, хотя начала войны мы ждали. После этого случая американцы стали вести себя потише, один самолет-разведчик прилетал и смотрел за нами, держась на большой высоте. Кубинцы восхищались, как «руссо» стреляют, но мы им говорили, мол, это вы сбили, нас здесь и близко нет. Все стаяли начеку, со дня на день ждали начала войны. «Вот-вот начнется Третья Мировая», - так думал каждый. Все наши части были приведены в полную боевую готовность. В то время на кубе наших частей было очень много, в том числе и самой современной техники. Причем никто не видел, как ее переправили. Кстати, уже на острове я узнал, что в океане за нами шли подлодки, а мы их ни разу не видели, они только по ночам выплывали.
Потом нас отозвали обратно после того, как отношения Советского Союза и Соединенных Штатов Америки нормализовались. Через три месяца после возвращения с Кубы меня ровно на год отправили в Египет с той же целью, но и там все, к счастью, обошлось без конфликтов

Недавнее фото бойца у развернутого Знамени Победы
Изображение
Пожелаем воину здоровья и долгих лет жизни!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 15 фев 2013, 00:00

Бабичев Алексей Иванович
( http://iremember.ru/drugie-voyska/babichev-aleksey-ivanovich.html )

Я родился 3 марта 1926-го года на хуторе Степано-Савченский Милютинского района Ростовской области. Наш населенный пункт был небольшим, имелось всего семьдесят или восемьдесят дворов. Мои родители были крестьянами-бедняками. Сколько я себя помнил, никакой живности у нас не имелось, потому что отец у меня был инвалидом, он родился с проблемами в ногах, их как-то вывернуло, и он без сапог не мог ходить. Зато папа имел трехклассное образование и работал в колхозе бухгалтером. А мать рядовой колхозницей трудилась, у нее имелось три брата, мои дядьки.
Изображение

Я окончил восемь классов, школа, небольшая десятилетка, находилась в соседней деревне, ходил туда каждый день. Больше проучиться не успел, так как 22 июня 1941-го года началась Великая Отечественная война. В то памятное советским людям воскресенье рано утром в небе над нами пролетели советские самолеты, пошли слухи, что где-то была бомбежка. Мы очень удивились появлению самолетов, ведь вокруг хутора стояла тишь, все гадали, откуда и чего летели, и тут вдруг говорят, что война началась.
Мужчин мобилизовали, и после на хуторе установилась обычная тишина и спокойствие. В 1942-м году немец начал приближаться к нам, и приказали провести эвакуацию колхозного скота – коров, быков и лошадей, и мы, человек пятнадцать, погнали большое стадо по направлению к Сталинграду, а дальше должны были переправиться за Волгу. Прошли до Цимлянска, и здесь попали в окружение, впереди уже находился немец. Здесь уже каждый сам выбирал, как ему прорываться. Я остался со своими двумя дядьками, у них имелась подвода, запряженная парой лошадей, кое-какие продукты и с ними трое товарищей, я стал самым младшим.
Так что скот мы оставили и вечером поехали куда-то, всю ночь двигались в неизвестном направлении и в итоге после кружного пути выбрались за Дон. Оттуда до Сталинграда двигались, но переправились через Волгу в Камышине. Там работала переправа, но как только приехали, мы увидели жуткое скопление людей. К счастью, один из моих дядей являлся участником Октябрьской революции и Гражданской войны, и он со своими документами прошелся, чего-то там добился, и нашу подводу переправили через реку вне очереди. Таким вот образом мы убежали от немца. Остановились у Волги, пошли в плавни, для того чтобы, рыбу ловить. Она там ловилась прекрасно. Оставались здесь до тех пор, пока и сюда не стали приближаться немцы. Тогда мы стали дальше драпать.
Приехали в Саратовскую область, где раньше проживали поволжские немцы. Встречает нас управляющий совхоза и комендант, раненый на фронте и ставший инвалидом. Мы на подводе, они нас остановили, ведь едут ценные кадры – мужчины в тылу ценились. Выделили нам землянку, начали работать, взамен нас кормили в столовой, короче, все условия создали. Вот так мы и остановились, дальше наше путешествие закончилось. Это был 97-й совхоз, вторая ферма. Мужики работали, пока до военкомата дело не дошло, зимой одного забрали, второго, в итоге остался один старик, уж не знаю, сколько ему было лет, но точно таких пожилых в армию не призывали. Так что я остался с этим стариком.
Меня то сюда, то туда отправляли – то лошадей пасти, то сено подвезти. Сначала кормили неплохо в столовой, но потом ее закрыли, и становилось все хуже и хуже. Придешь с работы – а кушать нечего. Спасали только визиты к Федору Ивановичу, заведующему совхозными продовольственными складами. К нему придешь, он какой-нибудь муки даст тебе, как он там чего делал, не знаю, но на этом мы со стариком прожили немножко. А потом девчонки с расположенного неподалеку военного поста связи сообщили мне, что мой односельчанин, председатель колхоза со своей женой и невесткой проживают в эвакуации в Комсомольском районе.
И я к нему поехал, потому что во время выхода из окружения потерял гимнастерку, в которой находились все мои документы. А ведь без основных документов я жил как на птичьих правах. Прибыл в село Комсомольское, прошел комиссию в поликлинике, председатель колхоза мой возраст подтвердил и я получил на руки справку, заменявшую удостоверение личности. Вернулся обратно к себе в совхоз и продолжил работать.
В начале марта 1943-го года председатель колхоза через знакомых мне сообщает о том, что к нему приехал сын, забирает свою жену и семьи работников Милютинского райкома партии назад на хутор Степано-Савченский. Они добились какого-то пропуска и меня с собой приглашали. Добрался я на железнодорожную станцию, где они собирались, до нее километров тридцать было. Очень торопился, боялся опоздать, а по приезде выяснилось, что они приехали только на следующий день. Сам председатель не поехал, потому что работал руководителем зооветслужбы в районе, и он не мог оставить этого дела. Поэтому сын забрал невестку и все семьи. Стоят на перроне, они меня не знают, и я их не узнаю, но вижу, что собралось человек шестнадцать. Разговорился с ними, и они меня приняли в свою кампанию.
Началось наше возвращение. А как? Пассажирских вагонов нет, только товарняк. Мы какой-то вагон открыли, что-то там стояло в глубине, на входе сели и доехали до Сталинграда. Прямо на станции договорились с каким-то шофером, тот объяснил, что если мы по пути напоремся на мобилизационный пункт, то все пойдем убирать трупы. Дело в том, что все уже к весне шло, снег таял, и надо было убирать тела с мест боев. День иди два ты отработаешь, тебе солдаты документы вернут. Но шофер сказал, что если мы ему заплатим, то он окольными дорогами нас отвезет прямо до места назначения. Старшие с ним договорились, я был больше носильщиком, кому какие вещи помочь перенести, чего-то такое. Приехали на реку Дон. Пройти здесь нельзя, железнодорожный мост восстанавливают, следовательно, железная дорога не работала, а на реке еще лед стоял, но уже поверх льда днем водичка образовывалась, но ночью снова замерзала. Решили для начала перейти мост, но нам на встречу вышли военные, они объяснили, что не могут нас пропустить. Дело шло к ночи, поэтому солдаты посоветовали нам идти в близлежащую деревню. Пришли, в доме никто не пускает, надо получить разрешение все тех же военных. Я уже в одиночку пошел обратно к мосту, нашел офицера в погонах со звездами, тот сказал: «Идите туда-то». Пошел, приняла женщина, переночевал у нее в доме. Утром думаю, куда мне идти, если опять на железнодорожную станцию или мост – без толку, тогда принявшая меня на ночевку женщина посоветовала перейти через Дон по льду. Где ногами, а где на животе, чтобы не провалиться, переполз, пришел на станцию на противоположной стороне. И неожиданно встретился со своими товарищами, они не уехали, потому что поезд ходил через сутки, а мы как раз попали в период ожидания. У моих товарищей пока продукты и денежки были, они держались вместе, потом все закончилось, и каждый сам себе уже добирался. В общем, дождался я состава и доехал до станции Морозовская, помог сыну председателя перевезти вещи, он знал одну женщину, оказывается, к ней еще до войны приезжали колхозники из хутора, а до станции расстояние от нас около 60 километров. И они останавливались у нее как на постоялом дворе. Переночевал, после пошел на рынок и купил буханку хлеба, потому что на станции продал махорку, которую захватил с собой из совхоза, и решил пешком потихоньку идти домой. И тут по дороге шла подвода, сидевшие в ней люди меня узнали и остановились. Подвезли до станции Милютинская, где жила моя бабушка, думаю, надо у нее остановиться. А с этими людьми передал новость на хутор о своем появлении, на второй день после моего прибытия приехала мать на лошадке и забрала меня.
Когда я приехал домой, то не мог сидеть на стуле, потому что на попе были одни кости, мяса совершенно не осталось. Так что в марте пришел, а 10 мая 1943-го года пригласили нас всех в военкомат на станцию Милютинскую. Пошли пешком, ведь транспорта никакого нет. Там сказали, что 12 мая мы должны быть готовы к отправке в Белую Калитву. Вернулись к себе домой, переночевали, и на следующий день нас собрали из хутора восемнадцать человек, и по настоянию родственников призывников колхозное начальство дало подводу, куда мы положили свои мешочки, и поехали в эту самую Белую Калитву, до нее нужно пройти 120 километров. Это расстояние преодолели пеши, хорошо хоть подвода имелась. По дороге не кормили, но у каждого продукты от родителей имелись. Когда добрались до этого поселка, остались там на ночь. И в это время на железнодорожную станцию налетели вражеские самолеты, началась бомбежка. Все мы набились по вагонам, кто куда успел сесть в товарняк, и уехали.
Началось новое путешествие. Доехали до Бекетовки под Сталинградом. Тут произошла заминка, из начальства никого нет, никому ничего не нужно. Кое-как нас посадили в другой состав. Оказались сначала в Пензе, оттуда привезли нас к реке Мелекесс. Здесь уже начальство нашлось, отвели всех прямо в лес, рядом протекала речка. Ничего здесь не было, приказали строить землянки на берегу, а котлы врыли в землю, кухня появилась. Вот и все. И началась интересная учеба – строим землянки и одновременно обучают нас. Стройка – это дело непростое, ведь механизмов никаких не было, работали полностью вручную, надо и дерево спились, и бревном землянку укрепить, а другое бревно распилить на доски и сделать нары. И маты нужны, матрацев-то не было. Из веток плели настилы и ложились на них.
Вскоре привезли обмундирование, куртки и ботинки с обмотками, приказали выбирать себе по размеру. Я решил лучше в своих остаться, потому что когда копался, то нашел ботинок, а в нем чей-то палец чей-то валяется. Мне было хорошо, потому что с ранее оккупированной территории призывался, поэтому имел прекрасные немецкие ботинки, в которых ходил до самого конца войны. А вот курточки неплохие выдали. В общем, кое-как оделись. Получили пилотки, а в них звездочки нет. Командиры в ответ на наши вопросы насчет звездочек ответили: «Инициативу проявляйте!» Рядом с нами находился какой-то учебный полк, к ним в расположение нас в кино водили, ты увидел, что у кого-то из тамошних пилотка со звездочкой, сзади подскочил и сбил ее ударом, после чего себе забрал. Иного выхода нет. Смотришь, за неделю кое у кого появились звездочки на пилотках.
Там мы пробыли с месяц или полтора, и оттуда нас направили в Курган, в учебный танковый полк, где расположились в землянках, и начали нас уже учить, как положено. Имелись четырехъярусные нары, на верхний ряд пока залезешь, весь упаришься, а старшина Котельников, кадровый военный, начавший служить еще до войны в этой должности, проявлял строгость в обучении. Как зайдет, сразу же раздается команда: «Подъем!» Кто опоздал – наряд. А обувь вся внизу расположена, и кто куда ноги совал, в чужую или свою пару, не разберешь. При этом кто обмотку не успел намотать – снова наряд.
До осени 1943-го года мы учились. Вдруг где-то за Свердловск нас отправили в лес, и мы стали помогать строить узкоколейку, шпалы таскали, кто-то их делал прямо в лесу, а нам по болоту надо было эти шпалы класть на место. Там тоже примерно с месяц пробыли, после чего вернулись обратно в учебный танковый полк, при этом в дороге нас никто не кормил, помню, старший с нами ехал, так где-то остановились, рядом было колхозное поле, и он разрешил нам отойти от состава и морковки наворовать. Из Кургана нас забросили в Подмосковье. Причем не куда-нибудь, а оказались мы на 22-м научно-испытательном автобронетанковом полигоне Главного бронетанкового управления Красной Армии, расположенном южнее станции Кубинка.
Нам сказали, что мы станем служить на этом полигоне, для начала нас определили в какой-то или стройбат, или еще что-то такое, строили различные здания на этом же полигоне. Поселили нас в казарме, смотришь, если кухня дымится, значит, будут кормить, а если не дымится, значит, нечего и идти. Здесь раньше проходила линия обороны Москвы, и вокруг нашей казармы было вырыто много землянок, так что вскоре все мы переселились по землянкам. Кормили через день, командиры объясняли, что пока через Наркомат обороны до нас дойдет приказ на регулярное питание, должно пройти некоторое время. Зато выдали паек сахара на месяц, триста грамм, и в первый же день у кого-то украли его запасы. К нам были прикомандированы офицеры из какой-то части, начали выяснять, кто украл. Ну, кто же сознается, тогда нам приказали выходить на улицу, а зима на дворе, мороз, снег. Начали мы снег с дороги выгребать, потом обратно его засыпать. После часа работы всех снова выстроили, никто не признается, и целую ночь так нас допрашивали после каждого часа трудовых занятий. Потом мы уже между собой договорились, мол, давайте по кусочку сахара соберем и вернем тому, у кого украли. Сказали офицерам, что нашли. Слава Богу, перестали нас мучить, а то уже пошли разговоры о том, что пока не найдем пропажу, будем работать.
В итоге согнали на полигон не только ребят из нашего учебного танкового полка, но еще и из других частей, собралось больше тысячи человек. Через месяц ряды начали редеть, ребята по-разному на это дело смотрели, многие не хотели голодовать, бежали на станцию. Идет эшелон куда-то, ты садишься в него, или поедешь в тыл, или прямо на фронт попадешь. Я остался в части и никуда не бегал. И вскоре перешел из стройбата на полигон. Там уже все как положено – режим, кормежка, обмундирование и все, что нужно было. Оттуда нас уже никуда не направляли, если кто напроказил – пошел в самоволку или еще чего, тебя на пересылочный пункт в Звенигород и оттуда на фронт в штрафную роту.
Наша задача заключалась в том, чтобы испытывать партии танков Т-34-85, приходящих с завода. Экипажи садились в машину, и начинали преодолевать трассу длинной тридцать километров по болотам и лесам. В результате испытания экипаж должен сделать заключение, хорошая или нет партия. Трасса была страшная, если в болотах застрянет танк, то как его вытащить? Мы два бревна на танке сбоку закрепляли, и цепями впереди танка на гусеницы прикрепляли в случае, если он завяз. На эти бревна стальные машины и выезжали. Если же ты застрял наглухо, то на полигоне имелись тягачи, если где застрянет танк. Были и свои ремонтные грузовики. В основном в партиях приходили хорошие танки, но и брак время от времени попадался. Нам, конечно же, никто не докладывал о результатах испытаний, мы должны были сделать свой отчет, и все на этом. И прослужил я на этом полигоне до конца Великой Отечественной войны.
Вот кормили здесь хорошо, что вкусно, то вкусно. Одним из сменных заведующих столовой был дядя Миша, шеф-повар какого-то московского ресторана. Это огромный, невысокий мужичок, он носки не мог одеть со стороны живота, одевал их со спины. И когда его смена, начинался праздник. Всего на полигоне кушали человек семьсот, каша на завтрак каждому, и прежде чем раздавать, дядя Миша пройдет всю кухню, если где кто что-то украл, каши или чего еще, ведь на кухне работали наши же ребята, то он все заберет, тем более, что дежурным по столовой он выдавал по полторы порции, как и работягам полигона. Остальным же выдавал все четко по норме, но если дядя Миша раздаст, то у него ничего не остается. Уже до чего у него был глаз наметан. Так что все говорили, что если работает на кухне дядя Миша, то мы сыты сегодня, а если его сменщица, какая-то женщина работала, продукты вроде бы одни и те же, но приготовлено все совершенно по-другому. Да и при ней воровали свободно. Но в целом кормежка была хорошая, нечего грешить.
9 мая 1945-го года у нас целые торжества были. А затем офицеры нашего 22-го научно-испытательного автобронетанкового полигона ездили в Германию в командировку, и оттуда привезли демонтированное с немецких заводов оборудование специально для ремонтных цехов, которые начали у нас стоить. Это были станки отличнейшего качества. Но не только оборудование привезли, многие офицеры чего только не прихватили, ковры и всякое такое. Хотя многое у них на границе забрали, но это дело хозяйское, все равно много осталось

Прошлогодняя фотография воина, долго не заживала поломаная рука, но боец надел свой парадный пиджак для фотографирования у развернутого Знамени Победы
Изображение
Накануне праздника хочется пожелать воину здоровья, крепкой мужской поддержки и дружбы.
Ох как не хватает бойцам общения!...
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 19 фев 2013, 21:28

Изображение
Сегодня, 19 февраля, на 89 году жизни тихо ушла из жизни
ДАВЫДОВА Валентина Афанасьевна
Изображение
Участник боевых действий, обороны Кавказа, освобождения городов-героев Новороссийска, Керчи, Севастополя.
После окончания войны принимала активное участие в восстановлении разрушенного войной народного хозяйства,
принимала участие в общественной жизни района, в молодой тогда еще ветеранской организации исполняла
обязанности секретаря совета.
1 сентября мы готовились отпраздновать ее 90-летний юбилей...
Прощание с покойной состоится завтра, в 13 часов по адресу ул, Кооперативная, 51.
Ветераны поселка скорбят по утрате и разделяют горе с родными и близкими покойной.
Земля бойцу пусть будет пухом!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

abordaj
Сообщения: 14
Зарегистрирован: 15 ноя 2010, 16:45
Откуда: Черноморск

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение abordaj » 18 мар 2013, 18:42

Приветствую!
Спасибо Вам за труд, за бесценные воспоминания наших ветеранов.
Решил написать по поводу ветерана десантника Басюл Гордея Гавриловича, дополнить недостающие воспоминания этого замечательного человека.
Посчастливилось мне почти два месяца назад лежать с ним в одной палате в терапевтическом отделении нашей больницы. За это недолгое время успели сдружится несмотря на большую разницу в возрасте. Хочется сказать что память у него просто фантастическая. Не увидел в Вашем посту рассказа о том что в Германии Гордей Гаврилович всё таки побывал, правда уже после войны. На лендлизовских "студебекерах" он с группой солдат прибыл кажется в город Дрезден, откуда больше месяца они гнали скот в Украину,- коров немецкой породы черно-белых, больше тысячи. Говорил что есть фотография у него по этому событию. Вместе с ними возвращались на Родину наши женщины увезенные немцами насильно на работы...
Вторая история случилась много позже. Гордей Гаврилович после войны много лет работал пастухом в нашем районе. Будучи уже не молодым, работая на отаре Кельшейх он стал свидетелем того что трое молодых людей раскапывали неподалёку курган. Знание местности помогло ему незаметно к ним приблизится и застать врасплох. Двое бежали одного он смог повалить на землю и связать путами что носил всегда с собой для овец. Начал думать что дальше делать с горе грабителем. Тот начал причитать мол не сдавай в милицию и всё такое. И решил Гордей Гаврилович в воспитательных целях оставить его в таком виде среди разворошенной могилы до утра. С утра отпустил больше в степи он их не видел. Жаль что таких людей у нас всё меньше. Настоящий Человек.
С ув. Фёдор.

Аватара пользователя
LNick
Сообщения: 1129
Зарегистрирован: 05 июл 2011, 18:13
Откуда: Черноморское

Re: Вахта памяти-инициаторы ветераны Черноморского

Сообщение LNick » 18 мар 2013, 20:56

Большое спасибо, Федор за ценное дополнение!
Честь имею
Берегите себя. С уважением, Николай

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 11 гостей