Черноморское

Ветеранская организация поселка выступает инициатором проведения героико-патриотической Вахты Памяти в школах Черноморского района под девизом: "Спасибо деду за Победу!"
Смысловой акцент акции смещен в сторону связи старших поколений с молодежью с привлечением документов (с указанием их архивных атрибутов: номеру записи , номеру описи, номеру листа дела), интернет-ресурсов МО РФ, таких как:
- ОБД "Мемориал" (погибшие и пропавшие во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов);
- "Память народа" ( база данных о награжденных участниках Великой отечественной вплоть до приказов о награждении и наградных листов с описанием подвигов);
- "Забытый полк" (ранее неизвестные события и участники войны, материалы деятельности поисковых отрядов);
- др. источников (включая мемуарную литературу),
а также документов , фотографий, воспоминаний родственников о событиях, связанных с Великой отечественной войной, не выдуманных, правдивых семейных историй, связанных с героическим временем защиты Отечества, послевоенного участия фронтовиков в восстановлении разрушенного войной хозяйства, трудовых подвигов на благо Родины, воспитании послевоенного поколения молодежи.
Эти люди живут и жили среди нас, их было значительно больше раньше, еще каких-то два десятка лет назад, но законы природы неумолимы, раны, болезни, старость забирают от нас наших родных и близких, с ними уходит героическая эпоха триумфа побед и горечи потерь и поражений. Многие из защитников Отчизны не вернулись с полей и морей сражений, партизанских отрядов, сгорели в пылающем небе, погибли в фашистских застенках. О них также должна пойти речь. И не вина пропавших без вести, что не нашлось свидетелей последних минут их жизни! Они воевали за нашу с вами свободу и независимость, наша обязанность вернуть их память.
Наша обязанность - оставить память о героическом поколении, живущих и живших рядом с нами родных и близких, наших знакомых в рассказах об их жизни и деятельности, их думах, помыслах и чаяниях.
Все без исключения написанные школьниками рефераты, рассказы, очерки останутся бесценным багажем в стенах местного краеведческого музея "Калос Лимен", среди них будет проведен конкурс, критерии которого уже разрабатываются, а победителей его ждет серия поощрений от администрации района, поселка и музея "Калос-Лимен".
Вахта памяти продлится до 2015 года, пройдет в несколько этапов, итоги будут подведены к 70-летию Победы в Великой отечественной войне.
Вновь выявленные в ходе Вахты памяти погибшие военнослужащие будут занесены в списки готовящейся к изданию электронной версии Книги Памяти Крыма, решение об издании которой готовится Верховным Советом Автономной республики Крым.
К участию в объявленой Вахте Памяти приглашаются все желающие, неравнодушные к поднятой теме, все, кто пожелает поделиться своим семейным историческим наследством.
Память равна возрождению!

Представляю образец анкеты (вполне возможно, кому-то захочется поучаствовать):
================================================================================================
АНКЕТА УЧАЩЕГОСЯ
« СПАСИБО ДЕДУ ЗА ПОБЕДУ!»
Дорогой друг! Почти у каждого из нас есть родственники (деды и прадеды, бавушки и пробабушки) – участники Великой Отечественной войны. Отдел образования, молодежи и спорта, Черноморская поселковая организация ветеранов Украины, Черноморский историко-краеведческий музей «Калос-Лимен», поселковый совет, Черноморская райгосадминистрация просит тебя вместе с родителями заполнить эту анкету с целью увековечения памяти наших предков, защитников Отчизны.
Анкета также поможет Черноморскому музею раскрыть ранее неизвестные страницы истории жизни населения нашего района, создать бесценный банк банных для пополнения базы экспозиций и выставок, характеризующих вклад наших земляков в дело Великой Победы!
1. Ф.И.О. родственника________________________________________________________________
2. Дата его рождения ___________________________________________________________
3. Где он родился и жил до войны ________________________________________________
____________________________________________________________________________
4. Где учился, где и кем работал до войны _________________________________________
____________________________________________________________________________
5. Откуда, когда, если есть сведения каким военкоматом мобилизован или призван________
_____________________________________________________________________________
6 . В составе каких воинских подразделений воевал (флот, корабль, фронт, армия, дивизия, полк, батальон, рота, взвод) __________________________________________________________
__________________________________________________________________________________
7. Воинское звание в начале и в конце войны _________________________________________
8. Какими боевыми орденами и медалями награжден , когда и за что _____________________
______________________________________________________________________________
______________________________________________________________________________
______________________________________________________________________________
9. Где и когда закончил войну (если погиб, укажите дату и место захоронения) _____________
_______________________________________________________________________________
10. Если в Вашем семейном архиве есть бытовые фотографии предвоенных и военных лет, приложите, пожалуйста, к анкете их ксерокопии с кратким описанием событий и кто изображен на фото, где и когда сделан снимок).
11. Известны ли Вам или в Вашей семье какие-либо эпизоды из военного прошлого Вашего родственника? Если да, напишите о них: __________________________________________
_____________________________________________________________________________
_____________________________________________________________________________
_____________________________________________________________________________
Сообщите, пожалуйста, некоторые сведения о себе:
1. Ф.И.О. ____________________________________________________________________
2. Школа, класс ______________________________________________________________
3. Возраст ___ лет

СПАСИБО!
Возможно Вы получите дополнительную информацию о своих родственниках-участниках Великой Отечественной войны на общедоступных интернет сайтах Министерства Обороны РФ:
- ОБД «Мемориал» (obd-memorial.ru/ ) - (информация о погибших в годы ВОВ);
- общедоступного электронного банка документов «Подвиг народа» (www.podvignaroda.mil.ru/ ) – (информация о награжденных) и др.
===================================================================================

Гвардии рядовой Гришаев Семен Иванович
13 марта 2000 года в Черноморский РВК обратилась дочь солдата Сысоенко Александра Михайловна с просьбой разыскать орден Славы III степени, на который семья погибшего воина получила извещение уже после войны и известить ее о других наградах своего отца.
Я не знаю об ответе военкома, однако нашел наградные листы бойца с описанием событий и подвигов, совершенных воином.
В Книге Памяти Черноморского района ( т.5 ) на стр. 529 записано:
"...Гришаев Семен Иванович, 1915 гр, д. Карлав татарский (Чайкино), рядовой, погиб 1 марта 1945 года. Похоронен - Восточная Пруссия н. п. Другинен..."
Необходимо уточнить запись согласно документов ОБД "Мемориал" ( № записи 6911502 ).
В списках безвозвратных потерь 33 гвардейской стрелковой Севастопольской дивизии гвардии рядовой Гришаев Семен Иванович числится под номером 492 призван Черноморским РВК, беспартийный, сапер, убит 25 февраля 1945 года и похоронен в п. Другинен, Восточная Пруссия. Родственником записана жена Гришаева Александра Михайловна, проживающая в Крымской АССР, д. Карлав татарский (фонд 58, опись 18003, дело 465 ).
Что известно об этом воинском соединении?

33 ГВАРДЕЙСКАЯ СТРЕЛКОВАЯ ДИВИЗИЯ
Сформирована на базе 3 вдк (воздушно-десантного корпуса).
Состав:
84, 88 и 91 гвардейский стрелковый полк,
59 гвардейский артиллерийский полк,
31 гвардейский отдельный истребительно-противотанковый дивизион,
35 гвардейская зенитная артиллерийская батарея (до 25.4.43 г.),
21 гвардейский минометный дивизион (до 20.10.42 г.),
21 гвардейская разведовательная рота,
40 гвардейский саперный батальон ,
45 гвардейский отдельный батальон связи,
37 медико-санитарный батальон,
35 гвардейская отдельная рота химзащиты,
42 автотранспортная рота,
32 полевая хлебопекарня,
22 дивизионный ветеринарный лазарет,
1916 полевая почтовая станция,
146 полевая касса Госбанка.

Боевой период
30.5.42-6.6.42
12.7.42-21.9.42
15.12.42-19.5.44
8.7.44-9.5.45

Эта дивизия прошла долгий и трудный путь от Сталинграда до Кенигсберга длиной в 8 тысяч километров, потеряв на этом пути до 97% своего состава. В ее рядах в разное время сражались 17 Героев Советского Союза и 17 Кавалеров ордена Славы. Около 20 тысяч гвардейцев-десантников получили высокие награды Родины. Дивизии пришлось сражаться в составе нескольких Армий и Фронтов. Она находилась непосредственно в боевых действиях 914 дней и ночей.
Это она, 33-я ГСД, в составе 62-й армии, летом 1942 г. стала мощной преградой для врага на подступах к Сталинграду. Героически отстаивая свои позиции, отбивая по 15-20 танковых атак в день, она только в июльских событиях уничтожила до 20000 фашистов, подбила и сожгла более 100 танков.
Это в 33-й четыре бронебойщика: Петр Болото, Иван Алейников, Константин Беликов и Петр Самойлов с двумя противотанковыми ружьями в районе станицы Клетской смело вступили в неравный бой с 30 немецкими танками и 15 из них уничтожили.
Это им, доблестным бойцам и командирам 33-й ГСД, газета «Красная Звезда» 20 октября 1942 г. посвятила целую полосу под шапкой «Законы Советской гвардии», которую подготовили редактор газеты и писатель Константин Симонов, побывавшие под Сталинградом на митинге дивизии.
Позднее эта дивизия штурмовала мощную Миусскую оборону врага, которая прикрывала Донбасс. После освобождения Донбасса дивизия принимала участие в форсировании Сиваша и освобождении Крыма. 10 мая 1944 года 33-я за освобождение Севастополя получила Благодарность Верховного Главнокомандующего, и ей было присвоено почетное наименование «Севастопольская».
В наступательных боях в Восточной Пруссии (октябрь 1944 г.) дивизия первой перешла государственную границу, за что получила Благодарность от Верховного Совета 2-й гвардейской армии.
За штурм Кенигсберга 33-я награждена орденом Суворова II степени [ЦАМО, ф.ЗЗ ГСД., оп.131].
Участия только в одном из перечисленных сражений, скажем, в Сталинградской битве, уже вполне достаточно, чтобы прославить себя в истории Великой Отечественной войны. 33-я же участвовала в 5 крупных сражениях.
33-я ГСД ведет свою историю от 3-го воздушно-десантного корпуса (3-й ВДК), отличившегося летом 1942 года в боях за Киев и понесшего такие потери, что через 2 месяца боев пришлось начать его новое, второе формирование. Это происходило на Северном Кавказе. Корпус пополнялся за счет комсомольцев и молодежи народов Кавказа, Калмыкии, Краснодарского и Ставропольского краев, Луганской, Донецкой, Воронежской и Ростовской областей.
Шла усиленная подготовка к будущим боям. В начале мая 1942 года 3-й ВДК был переброшен на Кубань, с целью не допустить высадки фашистских войск из Крыма на Кубань.
Молодые десантники вскоре отличились в боях с забрасываемыми противником группами диверсантов, за что получили звание гвардейцев. А во 2-й половине мая 3-й ВДК был переименован, а затем переформирован в 33 ГСД, которая в начале июля высадилась на ст. «Донская» в районе Калача-на-Дону. 5-я Воздушно-десантная Бригада стала 84-м гв. стрелковым полком, 6-я 88-м, 212-я 91-м. (всего около 13-ти тысяч человек).
В состав дивизии включили 59-й артполк, 21-ю разведроту, 40-й саперный батальон, 45-й батальон связи, 37-й медсанбат и другие подразделения. Дивизия готовилась к грядущим сражениям.
В июле 1942 года в Большой излучине Дона разгорался пожар великой Сталинградской битвы.
Уже 12 июля дивизия заняла оборону в 50 км. северо-западнее Калача. В составе 62-й и 64-й Армий, вставших на пути полчищ фашистов, прорвавшихся к Большой излучине Дона (на фронте Боковская – Морозовская–Цимлянская) было 10 дивизий, а в гитлеровской группировке – 29, в том числе 4 танковых, 3 моторизованных и 22 пехотных. А с июля по сентябрь 1942 года количество их дивизий выросло до 80.
Битва началась 17 июля. До этого, с 7 июля, т.е. 10 дней, наши войска отступали.
Бесноватый Гитлер прибыл под Винницу накануне, собственной персоной, со своими генералами, врачами, охраной, чтобы лично командовать наступлением на юге. Он отдает приказ овладеть Сталинградом не позднее 25 июля. Но темпы продвижения фашистских орд быстро снизились, несмотря на превосходство в живой силе и военной технике. 60-80 километров от реки Чир и Цимлы до Сталинграда они преодолевали целых 2 месяца, хотя силы фашистов превосходили наши в 6-7 раз. «Дорогой смерти» назвали они эти километры, а саму дивизию, ставшую боевым заслоном на пути фашистов к Сталинграду, – «дикой».
В период боев на подступах к Сталинграду (с 17.07.1942 г. по 10.08.1942 г.) и в период боевых действий (с 10.08.1942 г. по 12.09.1942 г.) отличилась, в числе других, 33-я ГСД, о подвигах которой Маршал Советского Союза Чуйков В.И. и начальник политотдела 62-й армии отзывались очень высоко.
Задачей дивизии было измотать, обескровить противника, минировать, взрывать мосты через реки, защитить Калач-на-Дону и Клетский район. А первоначально захватить Чернышевскую (ныне Советская), где находились штабы 2-х фашистских дивизий, совершив 40-километровый марш.
Последнюю задачу решил ударный отряд, созданный из 88 с/п и приданных роты автоматчиков Лебедева А.С., 651-го отдельного танкового батальона, артиллерийского дивизиона и двух противотанковых батарей 59-го артполка. Во главе отряда был поставлен 32-х летний майор Евдокимов П.В., (сам он погиб в этом бою, а его 88-й с/п фактически перестал существовать). Здесь же отличились командир роты связи 84-го с/п лейтенант Григорий Чухрай, ставший после войны выдающимся кинорежиссером («Баллада о солдате»), народным артистом СССР, Лауреатом Государственной премии, и разведчик Глущенко С.А.
Бои в районе Наумова, Чистяковской, Калача-Куртлака, Манойлина, Рожковского, Калмыкова стоили дивизии очень дорого. Именно здесь 23 июля совершили подвиг 4 бронебойщика, о которых упоминалось выше.
33-я ГСД стала передовым охранением 62-й армии и свою задачу она выполнила. Сражаясь в окружении, она сумела на целых 6 суток задержать продвижение противника к Сталинграду, дав возможность всей 62-й армии укрепить свои позиции. Только 31 июля дивизии, наконец, удалось выйти из окружения и соединиться со своей армией.
Командовал дивизией с 17 июля полковник Утвенко А.И.;
84-м с/п – Барладян Г.П.;
88-м с/п – Евдокимов П.В.;
91-м с/п – Горошко Г.М.;
59-м с/п – Савельев И.З.
Вместе с 33-й сражался и Курсантский полк Краснодарского пехотного училища.
О подвигах минометчиков рассказал корреспонденту военной газеты Курченко A. M.: «За время боев (с 15.07.1942 по 30.09.1942) дивизия имела на своем счету 7 полностью разгромленных и 2 частично разбитых немецко-фашистских дивизии» [ЦАМО, ф. 33, оп 4021, д.16,л.З].
Орденами и медалями за бои в Большой излучине были награждены 428 человек.
К сентябрю в дивизии осталось всего около 3-х тысяч из 12,5, всего 17 орудий и 13 легких танков. Но она оставалась боеспособной – продолжала сражаться в районе ж/д вокзала и на Мамаевом Кургане.
Маршал Советского Союза Крылов Н.И. в книге «Сталинградский рубеж» вспоминает: «Десантники – народ твердый, железный. Если приказано – ни шагу назад, никакая сила их не сдвинет».
Во второй половине сентября 33-ю передислоцировали под Тамбов, в Тригуляйские лагеря, откуда в середине декабря она прибыла снова на Сталинградский фронт (всего через 2,5 месяца) в составе 2-ой гвардейской армии.
Она участвовала в разгроме Манштейна, Тормосинской группировки, и с конца декабря начала освобождение Ростовской области. И именно с Цимлянского района.
Немногим более 2-х месяцев шло пополнение дивизии, боевая выучка гвардейцев, подготовка к новым боям. К декабрю 1942 года под Сталинградом вновь сложилась критическая ситуация.
Мошной группировке Манштейна, рвавшейся на выручку окруженной 330-тысячной группировке фельдмаршала Паулюса, противостояло всего 6 дивизий 51-й армии, растянутые на 140-километровом фронте. Это и заставило нашу Ставку срочно перебросить еще создаваемую 2-ю гвардейскую армию навстречу Манштейну, на Котельниковское направление.
Сначала же планировалось ее использовать для ликвидации окруженной группировки Паулюса.
24 декабря 1942 года после напряженных оборонительных боев на рубеже реки Мышкова, где были остановлены бронированные полчища Манштейна, после побед под Котельниково и Тормосиным, и когда угроза деблокады группировки Паулюса миновала, 2-я гвардейская армия начала свое первое наступление под девизом «Даешь Ростов!».
Первыми были освобождены хутора Жирный, Минаев, Чепурин, Комаров и др. Сталинградской области (пограничные с Ростовской).
А в канун нового 1943 года началось освобождение Цимлянского района и Ростовской области, к 5 января был освобожден весь Цимлянский район. Началось освобождение Николаевского и Константи-новского районов.
Насколько серьезными были бои, говорят такие цифры. За освобождение х. Гапкин погибло 207 человек, Савельева – 105, Ермилова – 307, Богоявленки – 597, Николаевской – 303 бойца и командира.
С 17 января по 10 февраля дивизия освободила много хуторов, станицы Усть-Быстрянскую и Нижне- и Верхне- Кундрюченские.
Еще до начала наступления и форсирования Дона, 28 декабря, командование ГСД создало передовой отряд из коммунистов и комсомольцев. Возглавил его отважный командир роты автоматчиков гв. ст. л-т Лебедев И.С. Политруком стал старый большевик Бутко А.И. Лебедев И.С. в боях где-то под Багаевской был тяжело ранен, привезен в х. Паршиков Цимлянского района в медсанбат, где (тылы отставали) и умер. Пока 33-я пробивалась к р. Северский Донец и далее к Новочеркасску, 2-я гв. а, в состав которой она входила, преследовала врага в Ростовском направлении.
Но изменившееся соотношение сил заставило 33-ю ГСД сдать оборону по восточному берегу Северского Донца частям 5-й ударной армии, перейти на левый берег Дона и принять участие в освобождении Семикаракорского и Багаевского районов. Особенно жестокими были бои за ст. Маныческую и Самодуровку, освобожденные 31 января. Именно здесь был тяжело ранен командир роты связи Г.Н. Чухрай.
Затем последовал приказ о переходе на правый берег Дона и освобождении Новочеркасска.
Уже 5-6 февраля освобождены Арпачин, Алитуб, Красный Ловец, ст. Старочеркасская, в которой фашисты планировали взорвать Воскресенский собор, где находилось до 500 мирных жителей. 11 февраля – хутора Большой Мишкин (125 чел. погибло) и Большой Лог (57 чел.). 13 февраля – освобожден Новочеркасск. Здесь тоже все крупные здания были заминированы.
К этому времени 2-я гвардейская армия находилась всего в 40 км от Ростова, но последовал приказ двигаться на Матвеев-Курган, который был освобожден 17 февраля. В боях за этот город погибло 680 человек. (Все цифры касаются только 33-й ГСД).
19 февраля 88-й и 91-й с.п. попали в окружение в хуторах Круглик и Зевин. Они понесли огромные потери. Здесь же, за умелые действия в критической ситуации командиры этих полков Казак Д.В. и Епанчин А.Д. получили звания Героев Советского Союза.
21 февраля дивизию вывели в резерв 2 гвардейской армии на отдых и пополнение. С апреля – снова в боях, на «Миус-фронте».
А в июле 1943 г. дивизия участвует в боях за освобождение Донбасса. Южный фронт «помогает» войскам, сражающимися на Курской дуге.
К 18 февраля, т.е. к началу наступления нашей армии на Миусские рубежи противник сосредоточил здесь 30 дивизий. 2-я гвардейская армия была к этому времени сильно ослаблена предыдущими боями, ощущала острый недостаток боеприпасов и продовольствия. Нарушилась связь с тылом.
Бои на «Миус-фронте» шли жестокие. Не случайно Ростовская область освобождалась целых 8 месяцев, из них более 6-ти шли бои именно на «Миус-фронте», с которого Гитлер рассчитывал заново двинуть на Восток. Восемь месяцев отстаивала Ростовскую область и 33-я ГСД.
Дивизия освобождала Шахтерский, Сторобешевский, Марьинский, Снежнянский районы Луганской области.
Всего дивизия потеряла в боях за Донбасс 1501 человек (с 13 августа по 22 сентября 1943 г.).
29 сентября дивизия вышла на р. Молочная. Началось освобождение Запорожской области, а затем Херсонской.
До получения новой боевой задачи подразделения дивизии находились в обороне на Днепре (Каховка – Британы) и Причерноморье (Скадовск).
С 31 января 1944 г. 1-й стр. корпус (с 33-й ГСД) передали в оперативное подчинение командованию 51-й армии, нацеленной на Крым, (через озеро Сиваш). 31 марта дивизия перешла Сиваш.
Она освободила Красноперекопский р-н, 13 апреля освободила Симферополь, затем Бахчисарай, 7 мая вышла к Южной бухте Севастополя. 9 мая 1944 г. он был освобожден.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 мая 1944 года дивизия награждена орденом Суворова 2-й степени и почетным наименованием «Севастопольская», (единственная из стрелковых). 15 июня дивизия выехала к месту назначения в Литву.
7 июля 1944 г. 2-я гвардейская армия была включена в состав 1-го Прибалтийского фронта. И дивизия отправилась на Запад. По дорогам Прибалтики. Двигались со скоростью 30-35 км. в день, в сторону Восточной Пруссии.
Потом были Шауляй, Кельме и р. Дубиса. В октябре, после длительных боев, закрепились на р. Неман.
В конце 1944 г., после освобождения Литвы, 2-ю гв. а. передали 3-му Белорусскому фронту, готовящемуся к участию в Восточно-Прусской операции.
В начале марта 1945 г. начались тяжелые бои. Дивизию выводят снова в резерв, передав в 43-ю армию. Началась подготовка к штурму Кенигсберга. Для тренировки был построен макет города-крепости.
Вскоре дивизию выводят на передовые позиции.
6 апреля начался штурм Кенигсберга. 9 апреля 1945 г. Кенигсберг прекратил сопротивление и капитулировал.
К 25 апреля была разгромлена Земландская группа немецких войск. Наши войска овладели военно-морской базой Пиллау. Дивизия вышла к Балтийскому морю и заняла оборону.
За подвиги при штурме Кенигсберга 6 воинам дивизии было присвоено звание Героев Советского Союза (Майбороде, Мишину И.К., Геросимчуку Д.И., Колесникову С.И., Тимошенко В.Н., Могильному М.П.). 11 человек стали Кавалерами ордена Славы. Сотни были награждены боевыми орденами и медалями. Все участники боев получили медали «За взятие Кенигсберга».
Здесь, в Восточной Пруссии, встретили гвардейцы Великую Победу советского народа над фашистской Германией.
Музеи, посвященные 33-й ГСД, есть в России и на Украине, в Литве и Армении, в Москве и Тамбове; Киеве и Севастополе, Снежном и Скадовске, Каховке и Новой Каховке.

Одним из Кавалеров ордена Славы стал и Гришаев Семен Иванович, однако. его первым орденом был все же орден Отечественной войны II степени (фонд 33, опись 686196, ед хранения 3071), № записи БД "Подвиг народа" - 25570713
Читаем строчки документа:
"...гвардии рядовой Гришаев Семен Иванович, 1915 гр, сапер саперного взвода 91 гв. стрелкового полка 33 гв. Севастопольской сд 1-го Прибалтийского фронта с июля 1944 года, в Красной Армии с 19.04.1944 года, ( далее описание подвига )
...12.8.44 под артиллерийско- минометным огнем противника тов Гришаев совместно с гв. рядовым Анзиным заминировали пути подхода к мосту через реку Винта в районе Пелены и мост Шавкяны Литовской ССР. В этот же день противник крупными силами танков, бронетранспортеров и живой силы, ведя с хода шквальный огонь решил переправиться через мост реки Вента. Не смотря на ураганный огонь противника тов Гришаев не оставил своего поста по охране моста и заминированного участка в результате чего на минах. заложенных тов Гришаевым и Анзиным подорвался средний танк противника, бронетранспортер с боеприпасами 8 солдат, сидящими на нем и мотоцикл на гусеничном ходу с тремя вражескими офицерами. Этим самым сорвана крупное контрнаступление немцев.
За своевременное заминирование подступов к переправе под огнем противника, за срыв крупного контрнаступления немцев тов. Гришаев достоин правительственной награды ордена Отечественной войны II степени.
18.8.44 г.
Командир 91 гв. сп гв подполковник Завин.
Достоин правительственной награды ордена Отечественной войны II степени.
Командир 33 гв. стр Севастопольской дивизии Герой Советского Союза гв. генерал-майор Волосатых...."

Позже был орден Славы III степени (фонд 33, опись 690155, ед. хранения 7036, № записи БД- 44332748)
В наградном листе так описаны события и подвиг солдата:
"...Тов. Гришаев в ночь под 5.10.44 в районе Шадвидзе-Полукай Лит. ССР под сильным артиллерийско-минометным и ружейно-пулеметным огнем сделал проходы в минных полях и проволочных заграждениях противника, чем обеспечил беспрепятственный проход наступающим 5.10.44 г. пехоте, артиллерии, самоходным пушкам.
Тов. Гришаев достоин правительственной награды ордена Славы III степени.
Командир 91 гв. сп гв. подполковник Батенков 23.10.44 г.
Достоин правительственной награды ордена Славы III степени.
Командир 33 гв. стр Севастопольской дивизии гвардии генерал-майор Введенский
2.11.44 г.
Исходя из приведенных архивных документов остается полагать, что призывник Черноморского района гвардии рядовой Гришаев Семен Иванович с честью пронес высокое звание гвардейца и до конца своей жизни остался верен Военной присяге и отдал все силы борьбе с ненавистным врагом.
Семье и наследникам гвардейца есть чем гордиться!
Вечная Слава защитнику Родины!

Рекомендую к просмотру в развитие темы интересную работу тележурналиста местной телерадиокомпании "Ника" Ярославы Филипповой "Письма на фронт", подготовленную к 9 мая - Дню Победы.
Неординарный замысел и подход, глубокий, чистый, проникновенный, лаконичный взгляд воплотились в коротком видеоролике, мне понравился.
Знакомлю с разрешения автора.



Пользуясь случаем хочу поздравить сотрудников телеканала "Ника" с первым 20-летним юбилеем, полным интересными проектами и злободневными репортажами из жизни нашего приморского района и пожелать, как в таких случаях принято, дальнейших тврорческих успехов, здоровья и достатка, благополучия в личной жизни!
Без такого собеседника уже сложно представить нашу повседневную жизнь !

З.Ы. Юбиляры празднуют 20 ноября этого года...

Очередное заседание совета поселковой организации ветеранов Украины по постановке задач на месяц и решению назревших вопросов

Информация председателя совета ветеранов Махинько В.Н.

Просмотр видеохроники о проведенных мероприятиях посвященных Дню партизанской славы

Накануне Дня Победы 7 мая 2012 г в воинской части по инициативе поселковой организации ветеранов силами военнослужащих восстановлен и открыт памятник старшине II статьи Юдину.
Репортаж об этом событии представлен в видеоролике, подготовленном телерадиокомпанией "Ника"

На просторах интернета зазвучали фамилии наших, черноморских фронтовиков, ветеранов боевых действий. Сайт "Я помню" ( iremember.ru )
начал публиковать интервью с черноморскими ветеранами, публикации принадлежат увлеченному человеку- Трифонову Юрию Юрьевичу, жителю г. Симферополь. Беру на себя смелость ознакомить форумчан с его трудами:

ЧОКОВ Андрей Семенович
(http://iremember.ru/krasnoflottsi/chokov-andrey-semenovich.html)

(фотографии любезно представлены авторами воспоминаний)
Я родился 18 апреля 1920 года в с. Ивановка Очаковского района Николаевской области. Это единственное русское село в данном районе, населенном исключительно украинцами. Расположено оно на берегу Черного моря. Наше село было основано бывшими солдатами Суворова, которые отличились при взятии Очакова, и по возрасту их как заслуженных ветеранов баталии определили на поселение в Украине, где и наделили землей. У нас в Ивановке даже имелась улица, которая называлась «Чокивка» в честь нашего героического предка. Родители мои были крестьянами-середняками, имевшими крепкие родственные связи в селе, у меня было три дяди и тетя, жившие по соседству. Были в Ивановке и однофамильцы, но они не являлись нашими прямыми родственниками. Так что семья была большая, у меня имелось четыре брата и сестра. Самому старшему брату Ивану было 22 года, когда я родился. Следующим шел Николай, 1900 года рождения, потом Василий, 1906 года, Федор, 1907 года и сестра Ефросинья, 1913 года. В личном хозяйстве у нас имелось две лошади и корова, был свой огород, сад и виноградник неподалеку от села. Когда в соответствии с декретом о земле от 1917-го года крестьян стали наделять землей, то наша семья получила приличный надел, хотя мой отец не участвовал ни в Первой мировой, ни в Гражданской войнах. Вскоре у нас было создано Товарищество по совместной обработке земли (ТОЗ). Затем организовали колхоз, причем все было сделано тихо и мирно, те, кто не хотел идти в коллективное хозяйство, оставались единоличниками, никого насильно не загоняли. Но где-то через год все крестьяне вошли в колхоз.

Я окончил семь классов. Поступил в Одесский техникум машиностроения, проучился только один курс, к тому времени отец умер, одна мать была не в состоянии меня выучить, так что я пошел подмастерьем в кузницу, мне было уже шестнадцать лет. Мой двоюродный брат трудился кузнецом, и вот он меня учил всем премудростям своей профессии. Кроме того, я писал заметки в районную газету о сельской жизни. И в 1938-м году в июле месяце меня пригласили в редакцию, где сказали о том, что зачисляют в штат. Я стал работником, который держал с местными корреспондентами. Объезжал села и вел заметки. Если на кого-то что-то написали, жалобу или еще что-то, то мы проверяли все самым подробным образом, чтобы затем не оправдываться и не испортить человеку биографию. И вот я этими вопросами частенько занимался. А в мае 1939-го года по комсомольскому набору был призван в военно-морской флот. Попал в Ленинград, сначала в военно-морскую школу младших специалистов, она находилась в Ораниенбауме. Учился по специальности, связанной со снабжением вещевым довольствием экипажей кораблей. А в декабре 1939-го нас перевели на Соловецкие острова для учебы в объединенной школе учебного отряда Северного флота. Оттуда еще летом 1925-го года всех заключенных вывезли на материк. Сам Северный флот был образован из Северной военной флотилии только в 1937-м году, так что ему требовалось много специалистов.

Учился я ровно шесть месяцев, мы изучали оружие, тактику, как строевые военные, а потом, когда окончился срок учебы в объединенной школе, приехали «покупатели» из различных флотов и нас всех позабирали. Кто-то из выпускников школы был направлен в Тихоокеанский флот, кто-то отправился на Северный или Черноморский флота. А я вернулся в Ленинград и попал на линкор «Октябрьская революция». Это был дредноут, спущенный на воду еще в царской России. Огромный корабль длиной около 185 метров, экипаж которого насчитывал больше тысячи матросов и офицеров. И я занимался снабжением корабля и обмундированием новобранцев. Также выдавал новое обмундирование тем, кто отслужил свой срок и должен был вернуться в свои родные места одетым с иголочки.

Кстати, о начале и ходе Второй Мировой войны мы не сильно говорили на политинформациях, но наш корабль участвовал в советско-финской войне 1939-1940 годов, оказывая огневую поддержку нашим войскам на суше. Мы стреляли из своих мощных орудий по финским тяжелым береговым батареям, которые сдерживали продвижение наших войск. Кстати, во время занятий политруки нам подробно рассказывали о том, что финнов поддерживали Англия и Франция, а вот о немцах тогда говорили нейтрально.

После того, как советско-финская война закончилась нашей победой, началась мирная служба. На тему возможной войны с Германией был наложен негласный запрет, так что мы о ней не распространялись. Но чувствовалась какая-то внутренняя напряженность, особенно когда мы освободили западную Украины и западную Белоруссию и получили единую границу с Германией. Но с немцами был заключен пакт о ненападении, хотя все мы внутренне были настроены на то, что надо готовиться к войне. И проскальзывали слухи о готовящемся нападении, в основном от членов команд наших судов, которые через Архангельск ходили в Англию. Чувствовалось, что назревают события.

В мае 1941-го года после двухгодичной службы на линкоре «Октябрьская революция» я готовился к первому отпуску. Но в связи с объявлением по флоту 19 июня 1941 года готовности № 2 меня никуда не отпустили. По сути, данный термин обозначал запрет на увольнение личного состава военных кораблей на берег. А 22 июня 1941 года фашисты напали на Советский Союз. 21 июня 1941 года была суббота, я находился на корабле, стоявшем тогда в Таллинне, и готовился к краткосрочному увольнению на берег. Гладил свои брюки и задержался после отбоя, так что увидел, как к нашему кораблю подошел катер командующего Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирала Владимира Филипповича Трибуца, и начальника штаба флота. Я уже тогда почувствовал, что затевается какое-то серьезное дело, ведь во время учений на нашем корабле зачастую поднимался флаг командующего флотом. Так что запахло порохом – об этом свидетельствовал визит вице-адмирала. Затем утром нам сообщили, что в 12-00 с заявлением выступит Молотов. На корабле был объявлен большой сбор, в ходе которого мы услышали речь Молотова. Так все на «Октябрьской революции» узнали о том, что началась война. При этом хотел бы отметить, что запахло войной еще раньше, потому что наши корабли за три дня до этого сообщали о том, что в Финском заливе появились неопознанные морские мины, а уже 23 июня 1941 года крейсер «Максим Горький» подорвался на одной из этих мин и потерял носовую оконечность. Он пришел задним ходом в Таллинн, а оттуда уже был переведен в Кронштадт. Поэтому Балтийский флот был готов к отражению атаки.

Линкор «Октябрьская революция» вскоре был переведен из Таллинна в Кронштадт. И здесь по решению Военного Совета Ленинградского фронта 12 сентября 1941-го года за счет личного состава Балтийского флота была сформирована 7-я бригада морской флота. При этом кадровый состав «Октябрьской революции» не должен был быть ослаблен.
Линкор «Октябрьская революция», на котором служил Андрей Семенович Чоков

И вот пришел приказ на наш линкор, выстроили весь личный состав, и объявили о том, что поступил приказ о создании бригады морской пехоты в учебном отряде подводного плавания имени Сергея Мироновича Кирова за счет экипажей линкоров, эсминцев, подводных лодок и других боевых кораблей Балтийского флота. Вызывали только добровольцев и вперед вышли свыше 500 моряков из экипажа. К 22 сентября 1941-го года бригада была полностью сформирована, после чего мы приступили к боевым действиям в районе Фарфорового завода. Я попал во 2-й батальон, и когда мы пришли на передовую, была уже построена большая ротная землянка, поэтому нам оставалось только вырыть ход сообщения к траншеям на передовой. Но на всю нашу роту была всего одна большая лопата. И чтобы не ковырять землю непонятно чем, мы размерили участок земли, и получилось, что я должен был прокопать полтора метра в длину и в глубину в полный рост человека. Когда пришла моя очередь, и я начал копать, уже сгустились сумерки. И тут начался обстрел местности, немцы били из минометов и орудий, но я поставил себе задачу, что, пока не выкопаю норму, то не уйду. Выкопал все в итоге, и, оставив у хода сообщения лопату для сменщика, пошел в землянку, и все. Больше ничего не помню, что со мной и как произошло. Одна темнота.

Опомнился только в медсанбате. Все люди там были в белом, медсестра подбежала, увидев, что я очнулся и начал ворочаться. Говорит мне: «Вы не волнуйтесь!» Оказалось, у меня контузия и ранение осколком в левую руку. Три дня пробыл я там, а потом меня направили в госпиталь, расположенный в Ленинграде. Он находился в Инженерном, или Михайловском замке. Находился в палате контуженных, нас было семь человек, причем трое из нас были крепко контужены, у двоих постоянно случались такие припадки, что ужас. В декабре 1941-го года меня выписали из госпиталя и направили в запасной стрелковый полк. Обучения как такового не было, приводили с ужина, строили во дворе, после чего приходили различные военные командиры, вызывали артиллеристов, пулеметчиков и связистов. Их отбирали, а я ведь матрос, меня никто не трогает. И на второй день так, и на третий. Я был в тельняшке, с ремнем краснофлотца, бляха на нем со звездой и якорем. Затем начали поступать из госпиталя еще такие же матросы. И я им говорю, что если будут командовать артиллеристы и связисты, не делать шага вперед. Решили мы подождать, потому что слышали, был приказ о том, что после ранения или контузии матросов должны вернуть на корабль. Не знаю, насколько это была правда, но нас собралось двенадцать человек. Уже старшина запасной стрелковой роты сердится, говорит, мол, когда я уже перестану вас кормить, что мы проедаем казенные харчи.

Тут приезжает какой-то представитель с фронта и нас всех построили, мы стоим особняком, рядом пехота и связисты. И идет какой-то большой командир, останавливается напротив нас и спрашивает, что это за бригада такая стоит. Командир запасного стрелкового полка объясняет, что мы моряки, и он не знает, куда же нас девать и что с нами делать. Тот удивляется: «Как ты не знаешь? Ты их должен немедленно направить во флотский экипаж, так как они обязаны вернуться на свои места службы!» Дальше представитель прошел по строю, выбрал солдат и куда-то уехал, после чего вызывает меня командир полка, так как знали, что я всех моряков организовывал. И он нам дает предписание, записывает наши фамилии и говорит, что мы шли из его полка куда подальше, точнее, в экипаж.

В результате мы пришли во флотский экипаж. Все куда-то разбрелись, а со мной остался один знакомый моряк, с которым я познакомился в запасном стрелковом полку. Приехал к нам какой-то представитель с большими полномочиями. Выяснилось, что организуется специальный батальон, в который берут только комсомольцев и коммунистов. В итоге я еще поспрашивал и узнал, что формируется лыжный батальон моряков Краснознаменного Балтийского флота. А я родился на юге, о каких лыжах может идти речь? Так что я говорю своему знакомому, который уже записался в эту часть: «Как же мне быть?» Но он только махнул рукой и говорит, мол, с лыжами ходить научим. Так что нас определили из экипажа в батальон, выдали теплое шерстяное обмундирование, фуфайки, валенки. При этом никто не знает, куда мы попадем. Три дня побыли в экипаже, потом раздалась команда строиться. Выстроились мы, ведут на вокзал, куда повезут, неизвестно. Сели в поезд и едем. Прибыли на берег Балтийского моря, раздается приказ выходить из вагонов и встать на лыжи, после чего двигаться вперед. Ничего не объясняют, командиры нас ведут. Приводят на Финский залив, который замерз, лед на нем. И вот по льду мы должны из этого населенного пункта пройти в Кронштадт, а это где-то километров двенадцать, не меньше. Но по льду на лыжах идти очень трудно. Из батальона на лыжах нас пришли не более одного десятка, а командир батальона, начальник штаба и вся его обслуга вместе с рядовыми бойцами положили лыжи на плечо и притопали ногами. Меня лично выручили руки, я шел на лыжах, сильно отталкиваясь палками.

Здесь мы полтора месяца охраняли путь, по которому проходило снабжение между Кронштадтом и Ленинградом. С одной стороны были немцы, а мы ходили на патрулирование, потому что их группы подбирались к берегу и минировали фарватер. В Ленинграде также стоял соседний лыжный батальон, и мы сходились в определенной точке, после чего возвращались обратно. Патрулировали в ночное время, и немцы больше не отваживались заниматься минированием. Потом стали думать, что с нами делать. В итоге отдают части батальона в 5-ю бригаду морской пехоты Балтийского флота. Это была уже знаменитая тогда воинская часть, которой командовал полковник Василий Казимирович Зайончковский. Так я попал в разведвзвод, сформированный в одном из батальонов, ходили мы по ночам в разведку на Ораниенбаумском плацдарме. При этом, у нас был 1-й батальон, которым командовал капитан Степан Иосифович Боковня, и в нем имелась отлично подготовленная разведгруппа, так что наша задача заключалась в том, чтобы отвлекать противника, пока разведчики Боковни брали «языка». Так что, как сами понимаете, награды и благодарности доставались первому батальону, а немецкие пули и мины – нам.

Хорошо помню один случай – пришли мы с разведки, а квартировались вчетвером у одной бабки, за стол сели, хозяйка что-то делала у печки, а мы чистили оружие, автоматы ППШ. Все быстро почистили, а я что-то задержался там, собрал автомат, все поставил на место, и стволом наверх на стул установил, затем как-то случайно нажал на спусковой крючок, а он стоял на автоматическом огне. Так он как начал строчить, я его уцепил руками и держу, а ППШ по потолку деревянному бьет, делает зигзаги. Мои ребята под стол с перепугу залезли, а бабка только крестится, пока весь диск в 71 патрон не вылетел. После этого случая мне хорошенько дали взбучку!

Пробыл я в разведке недолго, после чего вызвали меня в особый отдел, со мной еще одного парня, где создали группу из трех человек во главе с главстаршиной. Мы получили задание пройти по все еще закрытому льдом Финскому заливу в один небольшой городок, где живет в оккупации семья старшины и разузнать там о том, какие немецкие части стоят и как складывается обстановка на занятой врагом территории. Мы пошли по льду, выдали нам паек, а он замерз по дороге. Идем страшно злые, кушать хотим, подходим к какому-то острову, расположенному на Балтике. Навстречу нам выходит группа из девяти человек. Ну, мы залегли, старшина нам говорит, мол, я поднимаю руки и иду туда, если это не наши, то стреляйте по ним. Если не удастся выиграть бой, то потом отстреливайтесь и отходите. Оказалось, что это наши, на острове стоял гарнизон наших моряков, которые увидели, как мимо проходит группа из трех человек и выслали навстречу дозор. Старшина поднял руку, помахал нам, мол, все нормально и мы сошлись. Привели нас на остров, вызывают в штаб, но всем членам группы был дан четкий приказ о том, чтобы с собой не было никаких документов, и никому нельзя рассказывать кто мы и откуда мы. Поэтому на допросе мы молчали, язык на замке держали. В случае крайней нужды нужно было только назвать фамилию начальника особого отдела Михайлова. Нас трое суток продержали, вызывали по одному и допрашивали. Потом старшина все-таки сказал, что мы группа от Михайлова, нам вернули оружие и приказали возвращаться назад. Вернулись в особый отдел 5-й отдельной бригады морской пехоты. И были определены при этом особом отделе, меня взял к себе ординарцем заместитель начальника особого отдела. Старшину же куда-то забрали и мы его больше не видели. Оказывается, он сознательно ушел от маршрута, мы не должны были попасть на этот остров. Не хотел идти на оккупированную территорию. Куда он делся, и что с ним стало, я не знаю.

Через некоторое время моего командира направляют начальником особого отдела в 48-ю стрелковую дивизию имени Михаила Ивановича Калинина. И он забирает меня с собой. И вот, подношу ему котелки, чищу сапоги, мне хорошо в тылу, но очень тоскливо. И вдруг я узнаю о том, организовывают в Ленинграде фронтовые курсы младших лейтенантов. Я подхожу к своему начальнику и прошу его: «Михаил Кузьмич (я его никогда не называл по званию, потому что постоянно в них путался, они отличались от общевойсковых), я хочу на курсы». Тот сильно удивился и спрашивает, неужели мне у него плохо. Но я объясняю, что все хорошо, просто хочу стать командиром. Тогда особист говорит: «Ладно, ты служил мне хорошо, дам тебе рекомендацию в партию и направление на курсы через штаб дивизии».
(продолжение следует)

( продолжение темы Чоков А.С.)

Поехал я в Ленинград на эти курсы. Находились данные курсы в районе Большой Охты, там когда-то располагались казачьи казармы. Рядом Волковское кладбище. И вот мы учимся. В ноябре 1942-го года нас построили, весь личный состав, только начальство осталось в здании, и направляют всех на Невскую Дубровку. Нас было человек семьсот, никак не меньше, и по заданию мы должны были переправиться на вражеский берег и отогнать немцев от Невы, чтобы подготовить плацдарм для высадки войск. Но операция была организована из рук вон плохо, половина бойцов утонула еще при переправе, немец бил по переправочным средствам со всей мощи. Моя лодка перевернулась, я выбрался на берег, потому вырос на воде, и вернулся на исходный пункт переправы, находившийся в здании бумажной фабрики, крышу которой к тому времени разрушило, но стены все еще стояли. А это ноябрь месяц, вода холодная, я намок, вода налилась под галифе, так что сапоги пришлось снять, вокруг ужасный холод. И я прибегаю туда, а там сидит старшина нашей сводной роты, они с тыловиками развели костер и греются. Вдруг я захожу, как цыпленок мокрый. Меня раздели сразу же, старшина дал мне стакан спирту, а я никогда не пил до этого, мне же говорят пить, но я возражаю: «Ведь сдохну же!» Но все равно был приказ выпить. Так что я проглотил этот спирт, после чего завернули меня в палатку, уложили, и быстро заснул, а старшина с солдатами в это время на костре подсушили мою одежду. Как проснулся, одели меня, и приказали идти в тыл, там есть наши хозяйственные части. Я пошел, а там была лощина, и дорога по ней вьется. Навстречу мне идет полковник и три офицера с ним. Говорят: «Как там на том берегу?» Я отвечаю: «Если вы попадете на тот берег, то узнаете, а я даже переправиться не сумел». В общем, операция была провалена, людей погибла масса. Нас из курсантов осталась малая часть, куча убитых, многие попали в госпиталя. Остатки сводного отряда пешими с Невской Дубровки погнали до Пороховых, вели строем, мы страшно устали. Но когда туда пришли, то нам разрешили умыться и оправиться, мы немножко отдохнули. После передышки всех построили, отдали команду: «Шагом марш!» И вдруг оркестр заиграл. Я до сих пор помню, ну никакой усталости, как будто с нас ее сняли. И мы от Пороховых до Большой Охты шли под музыку. А там поставили два грузовика «ЗИС-5», у которых борта откинули, поставили на них столы, накрытые красной тканью, и нас встречали, записывали личные данные. Мы продолжили учебу, а в январе 1943-го года вышел приказ № 25, в соответствии с которым поменяли знаки отличия на петлицах погонами. И нас в феврале выпустили уже в погонах младших лейтенантов. К вводу погон мы отнеслись совершенно нормально, никаких кривотолков по этому поводу не ходило, только у некоторых, кто еще не видел офицеров в погонах, случались конфузы – они не понимали, что это у нас на плечах.

Ансамбль самодеятельности линкора «Октябрьская революция», Андрей Семенович Чоков в центре в верхнем ряду, г. Кемь, 1940-й год

Меня направили командиром взвода в 4-ю стрелкового роту 2-го батальона 192-го гвардейского стрелкового полка 63-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор Николай Павлович Симоняк, который командовал стрелковой бригадой при обороне полуострова Ханко. Стояли мы в поселке Морозовка, названном так в честь знаменитого российского ученого и народника Николая Александровича Морозова. Поселок был шикарным, даже своя больница имелась. Ночью по тревоге нас подняли, и тут пошел дождь, а у нас же только офицеров одели в полушубки, солдаты оставались в шинелях, они намокли, замерзли воротники, многие ребята растерли себе шеи. Но все равно, за ночь мы прошли на передовую под поселок Красный Бор. И на рассвете началась артподготовка, нас подняли в атаку, уже в первый день наступления дали причесать частям 250-й испанской «Голубой» дивизии. Но в этом бою меня ранило пулей в левую руку и перебило ее. Я пришел в какой-то населенный пункт, где какой-то начальник политуправления меня спрашивает: «Вы что, ранены?» Тогда все строго следили за тем, чтобы не было симулянтов при атаке. Объясняю, что при наступлении был ранен, меня перевязали и оказали помощь. Несколько дней я пробыл в Ленинграде, после чего по «Дороге Жизни» был перевезен в тыл и эвакуирован аж в Вологодскую область на станцию Вожега, где на базе местного железнодорожного оборотного депо организовали госпиталь.

После выздоровления меня назначили командиром запасной стрелковой роты, обслуживающей этот госпиталь. Но мне такая служба быстренько надоела и я начал проситься на фронт. Тогда меня направили в Вологду, где я пробыл несколько дней, после чего получил направление в Архангельск, в котором располагалось отделение курсов «Выстрел», эвакуированных из Солнечногорска Московской области в город Кыштым Челябинской области. Но филиал курсов находился в Архангельске и я там четыре месяца проходил переподготовку на командира роты автоматчиков. Оттуда меня направили в 21-ю армию, которая стояла на направлении к Смоленску. Стал командиром маршевой роты, а потом в беседе проговорился, что был ординарцем начальника особого отдела, и тогда меня назначили армейским военным дознавателем. Был такой случай – в той самой роте, которой я недолго командовал, произошло ЧП. Один узбек отрубил себе два пальца на левой руке. И вот меня послали расследовать этот случай, как это произошло. Оказалось, что два красноармейца пилили чурбаки, и один из них секанул себе по руке, один палец отрубил полностью, а второй висел на коже. Первую помощь узбеку оказывала женщина-военфельдшер, я ее спрашиваю: «Каков был характер ранений, когда вы ему оказывали помощь?» Но выяснилось, что она не переносит вида крови. Так что его направили в госпиталь, что называется. По «горячим» следам выяснить ничего существенного не удалось, и дело вел уже следователь. Я присутствовал на допросе, видел, что следователь добивался у узбека информации о том, что он хотел сделать этим членовредительством. Тот объясняет, что хотел «мало-мало» в госпитале побыть. Это, считай, самострел, впереди трибунал. И следователь ему говорит: «Как был ты узбеком, так им и останешься. Зачем же ты рубил два пальца на левой руке? На курок-то ты нажимаешь правой!» Но я думаю, что узбек не хотел самострелом заниматься, он просто думал в госпиталь попасть и все, потом обратно на фронт. Потом еще один случай произошел – когда отправляли маршевые роты на передовую, кладовщик в спешке, составляя ведомость, допустил оплошность, ватные брюки записал, а фуфайки не отметил. И при ревизии выявилась недостача. А по законам того времени офицерам, а он был командиром интендантской службы, делали начет, и он должен был всю жизнь недостачу выплачивать. У нас хороший командир запасного полка был, ему было где-то за 60 лет, но наиболее проницательным был начальник штаба, он меня вызвал к себе и говорит: «Езжай в эту часть, куда мы отправили маршевые роты, и опроси, получали ли они проклятые фуфайки». Так что я поехал на фронт, начал опрашивать недавно прибывших новобранцев, и первый же из них мне сказал: «Да вот она, фуфайка, на мне одета!» Так что этот интендант говорил мне, всю жизнь будет должен, ведь я спас его от практически вечной каторги. Потом надоело мне постоянно быть в резерве, подал рапорт об отправке на фронт, но тут запасной полк расформировали, и пожилой командир полка взял меня, начальника продовольственного снабжения и своего ординарца, и отправился в другой запасной полк, правда, уже не командиром.

Меня определили на первое время в один из батальонов, которым командовал один майор, хороший мужик, и я ему говорю: «Ну, зачем мне быть в тылу?! Сколько можно, отправь меня на фронт!» Но тот мне отвечает, что нет заявок на отправку офицеров на фронт. Вообще же в 1944-м году массовых требований об отправке командиров рот на передовую уже не было. Потери уже не были такими сильными, так что на мои ежедневные просьбы майор отвечал одно: «Нет заявки, не могу же я тебя старшиной отправить на фронт!» Вот взводные требовались постоянно, а командиры рот и выше – намного реже. Просидел в тылу немного, и тут неожиданно приходит заявка, и меня тут же отправляют в 109-ю стрелковую дивизию командиром роты автоматчиков. Прибыл я в один из дивизионных полков, а мне там командир и говорит: «Я уже назначил командиром роты автоматчиков другого офицера, так что принимай обычную стрелковую роту». А затем со мной произошла неприятность – дело в том, что после абсолютно ненужной и лишней шагистики в маршевых ротах я берег солдат на фронте, не напрягал их ненужными учениями, которые мало что давали, но изматывали людей. А во втором эшелоне люди должны отдохнуть перед возвращением в бой. Мы стояли в лесу, куда официально ушли для проведения занятий. Ну, позанимались немного, и я скомандовал перекур. Только одного солдата выставил на опушке леса, чтобы он стоял и следил, если кто-то будет идти, чтобы мне сразу же сообщил. А тот задремал, и тут как назло на лошадях приехали дивизионный начальник политотдела и заместитель командира дивизии по строевой. Представь себе, они видят, что солдат спит. В это время другой солдат вышел пописать, и увидел их. Прибежал ко мне в землянку, говорит: «Товарищ командир, там два начальника на лошадях едут». Я вышел, доложил им, что мы находимся на занятиях, и объявлен перерыв пятнадцать минут. Тогда начальник политотдела как бы вскользь замечает: «Уж больно длинный у вас перерыв получился». И меня отстраняют от должности командира роты, назначают другого офицера – привозят откуда-то старшего лейтенанта, я же был только лейтенантом. Когда меня отстраняли, солдаты были недовольны. Самым смелым у меня был командир отделения, он когда-то находился в заключении, рослый парень, оторви да выбрось. Так что когда представляли нового командира, он задал командиру полка вопрос: «А когда мы пойдем в бой?» Тот ответил, что пока не знает, но в скором времени. Тогда командир отделения снова спрашивает, как же это так можно прямо перед наступлением забирать командира роты, чей голос и характер солдаты уже успели изучить и понять. А новоприбывшего еще никто не знает, и его могут банально не услышать в бою.

Но приказ есть приказ. Я был направлен в распоряжение командира дивизии, по прибытии спрашиваю нашего комдива генерал-майора Николая Андреевича Трушкина: «А чем же я буду заниматься?» Он назначил меня офицером связи штаба дивизии. Затем была Выборгская наступательная операция. И произошел один случай, который мне запомнился на всю жизнь. Мы наступали вдоль прямой дороги, когда нам встретился поворот. По болоту не пройдешь, только по дороге, так что финны выдвинули взвод на этот стык, и начали обстреливать нашу колонну, а я как офицер связи был на лошади, должен был найти потерявшийся где-то обоз, пробираюсь туда, и тут финны внезапно обстреляли машины, которые везли боеприпасы. Да так метко били, что снаряды начали детонировать. Поднялась паника. А паника – это страшное дело на фронте. Людям некуда бежать, ведь кругом болота. Идти вперед под пули нельзя, и назад нельзя, ведь сзади подпирают походные колонны. Быстро осознав происходящее, я кинулся в штаб дивизии, благо, был на лошади, и доложил адъютанту комдива о случае на передовой. Рассказываю о том, какая там паника страшная, надо Николаю Андреевичу все доложить. А тот в ответ, представляете, выпаливает: «Командир дивизии генерал-майор Трушкин отдыхает». И ничего не захотел слушать. Тогда я подумал, что с такими офицерами мы не смогли бы победить. Кстати, к обозу я самостоятельно вернулся и повел его по карте, точно определив, куда мне нужно его привести. И доставил его в штаб дивизии. Комдив был уже в курсе случившегося, но не пойду же я закладывать этого идиота, адъютанта. Хотя так и подмывало, ведь это тебе не две тетки перед штабным домом сошлись, тут серьезное дело было. Кстати, тогда спасло нас одно – из тыла на передовую шел батальон, и его командир, капитан по званию, когда часть дошла до поворота, не растерялся, а сразу же организовал оборону, и таких чертей дал финнам, которые было сунулись по дороге, что ужас. Вот так бывает на войне – один человек остановил прорыв противника. А ведь в запаниковавшей колонне, как после выяснилось, были и полковники, и подполковники – но никто из них не знал, что надо делать. Так что эта история на всю жизнь запечаталась в моей голове.

Боевые действия в ходе операции продолжались серьезные, вскоре погибли два командира взвода с моей роты, был убит командир роты, в итоге командование перешло единственному оставшемуся в живых офицеру – командиру третьего взвода. Тогда меня вернули на должность ротного. Пошли в наступление, после взятия Выборга продолжали наступать на финские войска, и я был тяжело ранен в грудную клетку в июле 1944-го года. Опять темнота, оказался на больничной койке, снова только там очнулся. После окончания лечения меня направляют в 84-ю гвардейскую стрелковую Карачевскую Краснознаменную ордена Суворова дивизию, которой командовал генерал-майор Иван Кузьмич Щербина. Стал я командиром 6-й стрелковой роты 243-го гвардейского стрелкового полка. При взятии города Пилау на Балтике в апреле 1945-го года меня сильно контузило и тяжело ранило, вырвав кусок мяса из внутренней поверхности правого бедра. Я лежал в госпитале в г. Тильзит, куда был направлен после пересыльного госпиталя, и вот 30-го апреля произошло интереснейшее событие, я точно запомнил эту дату, так как был прикован к кровати и рядом стоял календарь, который медсестра каждый день аккуратно переворачивала. Был на вытяжке, рядом еще один лежал, также привязанный. А остальные раненные из нашей палаты вышли на перекур. И вдруг страшнейшая стрельба началась, со всех видов оружия стреляли. Мы не могли встать и посмотреть, что стряслось, поэтому решили, что это немецкая часть прорывается из тыла к своим и начался бой. У меня пистолет под подушкой был, но что я им мог сделать – только застрелиться, кого же я буду убивать, ведь сам привязан к кровати. Переволновались сильно. К счастью, заходит медсестра и говорит нам: «Вы не волнуйтесь, ничего страшного. Наши взяли Берлин!» Как вы знаете, на самом деле столица Германии пала только 2 мая 1945-го года, но нам по радио почему-то сообщили об этом уже 30 апреля, так что мы радовались падению фашистского логова одними из первых в войсках. Здесь же в госпитале я узнал о том, что меня наградили Орденом Красной Звезды.

С сослуживцем, Андрей Семенович Чоков справа, 1940-й год

- Как кормили в войсках?
- Нормально. Даже в блокадном Ленинграде мы получали триста грамм хлеба, первое и второе, даже время от времени компот! Когда я учился на командирских курсах, то наша столовая располагалась на первом этаже, рядом проходил тротуар, на который выходило из здания окно. Нас же часто отправляли дежурить на кухню, которая у нас по-морскому именовалась камбузом. Так мы кусок мяса из порций воровали и голодным ленинградцам в окно выдавали, с ним еще и хлеб бросали. Офицерам, кроме всего прочего, выделяли дополнительный паек, состоявший из печенья и масла. Конечно же, были такие случаи, что полк в наступлении отрывался от тылов, и тогда кухня не успевала за нами. Ждали мы отстающую кухню, бывало, и по три дня. Но война есть война.

- Матросы в бригадах морской пехоты имели какие-то привилегии на передовой?
- Никаких, мы все получали согласно нормативам аттестатов стрелковых частей. Единственное, не знаю, почему в этом вопросе разделяли матросов и солдат, но нам давали папиросы «Красная Звезда» вместо махорки. Я не курил, но были большие любители этого дела, и они меняли их на сахар и масло. Правда, я этим не занимался, отдавал бесплатно. Кстати, когда я лежал в госпитале в Инженерном замке, мы по ночам играли в палате в карты, преимущественно в очко. И вот как-то сидим, один не играл, мы вшестером, и один из нас банкует, а у меня последняя рука. Предложил мне открываться, я согласился. Перед нами лежит куча бумажных денег. Банкующий спрашивает, где я возьму столько рублей, чтобы открыть его карты. Но я объясняю, что на все иду, ведь по закону карт, проиграл – значит, голову отдал. И ребята говорят, что, мол, это мое дело, откуда я возьму деньги в случае проигрыша. И я снимаю банк, загреб все. Тут все начали интересоваться, чем же я собирался расплачиваться. Дело в том, что каждый день получал по пачке папирос, а лежал целый месяц, в результате они у меня были под койкой в наволочке, и когда я их достал, и высыпал на стол, так те ребята чуть не задавили банкующего за его сомнение в моих словах.

- Как мылись, стирались?
- Хочешь, верь, хочешь не верь, но я почему-то ни разу не сталкивался со вшами. На корабле, естественно, была чистота и порядок, две парных и ванные комнаты. А на фронте у меня лично насекомых почему-то не было, даже не знаю, в чем причина.

- Как бы вы оценили наше стрелковое оружие?
- Автомат ППШ был хорошим, но небезопасным, потому что имел чуткий курок и мог самопроизвольно выстрелить. Когда ты используешь диск с 71 патронами, он тяжелый и тянет тебя к земле. Если же автомат стукнешь, то затвор сразу же срабатывает – ППШ начинал стрелять. Был такой случай а моей роте. Солдат с машины спрыгнул, а у него автомат на плече был, как он ППШ толкнул, или об дорогу ударил, в итоге тот выстрелил и ранил солдата, который спрыгивал следом. Вот автоматы ППС были более безопасными и удобными в обращении. Там было меньше патронов в рожке, всего 35 патронов, зато ППС – легче и надежнее. А вот граната Ф-1 опаснейшая штука была, мы же разгильдяи, ее надо носить в подсумке, а мы цепляли гранату за пояс спусковым рычагом, вроде бы форсили как флотские. Когда мы втроем должны были в тыл противника пойти, то несколько дней готовились на занятиях. Однажды топаем в землянку, и вдруг раздается щелчок. В ту же секунду главстаршина турляет нас в бок, сбивает с ног, при этом успевает снять со своего ремня гранату и бросить ее в кювет, где она там взрывается. А один командир взвода разведки у нас погиб от гранаты Ф-1. Пришли мы с задания ночью, в землянке отдыхаем, маскхалаты сняли, этот лейтенант повесил свой маскхалат на крючок, и ремень туда же прицепил, на котором были эти гранаты. И вдруг играют тревогу, в землянке темно, лампа-коптилка, сделанная из гильзы, была погашена. Я находился на верхней полке, а лейтенант внизу, он в темноте хватает маскхалат, но схватился по ошибке за ремень, и граната щелкнула. Тот успел ее схватить и бросить за порог, но у нас имелось двое дверей – одни открытее, а вторые закрытые, и граната ударилась о вторые двери. Лейтенант упал на пол, но граната подкатилась к нему, и ему весь правый бок разворотило. Вот так по-глупому погиб командир взвода.

- А немецкие гранаты как бы вы оценили?
- У них были гранаты с длинной ручкой, они имели длинный запал, так что наши успевали схватить ее и бросить немцам назад в их окопы.

- Что было самым страшным на войне?
- Подниматься в атаку. Перед атакой каждый понимал, что ты идешь на явную гибель. Но этот страх был до тех пор, пока ты не выскочил из траншеи. Дальше уже то все, бежишь вперед, страха тут нет, пусть пули летят и снаряды, надо прятаться, а не бояться. Так что сам страх внутри расцветает именно в момент ожидания приказа: «В атаку!»

- К женщинам в части как относились?
- Обычно. Их, во-первых, мало было, а во-вторых, старшие офицеры чаще всего их к себе забирали. Хорошо помню следующий эпизод. В 109-й стрелковой дивизии командир батальона ухаживал за одной женщиной из штаба, а начальник политотдела ее хотел к себе забрать, причем угрожал неприятностями. И комбату, капитану, обо всем доложили, его же соперник по амурным делам передвигался на лошади, он пешим не ходил. Так комбат остановил лошадь, взял за уздечку и стянул политработника на землю, после чего как врезал тому изо всей силы, и сказал, что если еще раз та женщина пожалуется, то он его пристрелит. Это все происходило на глазах у солдат. Скандал был сильнейший. Ну а для разрядки расскажу анекдот, который пользовался популярностью в войсках. Жуков приехал подо Ржев, и остановился у начальника корпуса. Зима, снег, намело его масса. Георгий Константинович вышел в брюках, голый по пояс и растирается снегом. Мимо идет девушка-сержант. Жуков говорит: «Сержант, ты бы не потерла мне спинку снежком». Та в ответ: «А не пошел бы ты на …» И пошла себе в землянку. Георгий Константинович следом заходит и командиру корпуса говорит, мол, что у тебя за дисциплина, сержант посылает на три буквы представителя Ставки Верховного Главнокомандования! А тот в ответ: «Маша такая, она все может!»

- Какое в войсках было отношение к Жукову, Рокоссовскому?
- Фамилии Георгия Константиновича Жукова и Константина Константиновича Рокоссовского звучали в войсках, и исключительно в положительном плане.

- Как передвигалась пехота на марше?
- Только пешком. Был такой случай, когда я служил в 109-й стрелковой дивизии и мы наступали по направлению на Выборг. Идет батальон, впереди комбат, а там были деревянные дороги, по бокам которых располагалась грязь, шли они на передовую. Навстречу им идут в тыл грузовые машины порожняком за провиантом и снарядами. И солдаты должны уступать дорогу этим машинам. А за батальоном ехал наш комдив генерал-майор Николай Андреевич Трушкин, и он увидел, что машины заставили солдат ступить в грязь и болото. Он всегда ходил с тростью, так что подскочил к первому же водителю, вытащил его из кабины грузовика, и как врезал ему по спине, что тот согнулся. После чего Трушкин говорит: «Ты, гад, машину отдашь другому, а сам пойдешь солдатом в этот батальон на передовую!»

- В штыковую атаку ходили?
- Нет. Ни разу. Немцы нас на ближний бой не принимали, предпочитали отступать. Вообще же, немцы были весьма и весьма крепкими вояками, но при этом самонадеянными и самоуверенными без причины, они считали, что их армия дойдет до Индии и даже дальше. Но они нарвались на русских, на славян. Ведь недаром в уста главного героя кинофильма «Александр Невский» Сергей Эйзенштейн вложил фразу: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет!» Те же французы в Отечественную войну 1812-го года даже Москву спалили, а в итоге наши пришли в Париж.

- Как бы вы оценили финнов как противника?
- Они были даже более опасными врагами, чем немцы. Финны были боевитее, они выросли в лесах и на хуторах. Сама природа их родной страны готовила к военному ремеслу, закаляла.

- Как ваша семья приняла участие в Великой Отечественной войне?
- Два брата погибли. Иван, самый старший, погиб в Восточной Пруссии, причем мы служили рядом друг с другом, но не знали об этом. Второй брат Федор, 1907-го года рождения, погиб в Молдавии. Николай участвовал в войне, окончил свой боевой путь в Германии, а Василий служил на Дальнем Востоке военкомом. Брат жены моей был в плену, но связался с партизанами Белоруссии и воевал в партизанском отряде, в ходе боев был награжден Орденом Боевого Красного Знамени, а когда демобилизовался, то стал главным энергетиком сахарного завода в Полтавской области, где его наградили Орденом Трудового Красного Знамени. Но при этом в партию он не вступал.

После победы над Германией нашу 84-ю гвардейскую стрелковую Карачевскую Краснознаменную ордена Суворова дивизию направили на Дальний Восток. А я остался в госпитале, и буквально через несколько дней после окончания Великой Отечественной войны нас посадили в вагоны, повезли в Россию, и остановились мы во Владимирской области, в городе Гусь-Хрустальный, где изготавливают знаменитый хрусталь. Там было множество пленных немцев, которые восстанавливали промышленность. Я же там лечил в течение нескольких месяцев свою ногу. Затем надоела мне больничная жизнь, и я говорю начальнику госпиталя: «Слушай, ну я же могу ходить на перевязки, мне, кроме них, больше ничего не делается. Ходить дома в поликлинику на перевязки спокойно смогу, ну чего я тебе тут харчи перевожу». Начальник со мной согласился, и выписал меня в августе 1945-го года. Приехал домой, побыл немного, а в октябре пошел в редакцию газеты где я работал до войны, а там как раз знакомая мне работница вышла замуж за молдаванина, ей надо уезжать, а заменить ее некем. И она в тот же день начала меня упрашивать занять ее место, хоть на время, пока не найдут постоянного работника.

В итоге я согласился, и как подменил, так с того времени 35 лет и проработал журналистом. Пятнадцать лет был штатным корреспондентом в Веселиновском районе Николаевской области. Там мне дали квартиру, потом я там свой дом построил. Поступил в Заочную Высшую партийную школу при ЦК КПСС, отделение которой находилось в Киеве. И с первого же курса там учился с крымчанином Гончаровым, он работал заведующим сельскохозяйственного отдела в «Крымской правде». А в Веселиново корреспондентом Николаевской областной газеты «Південна правда» работал Петр Васильевич Качанов, и когда Крымскую область присоединили к Украинской ССР, то встал вопрос о том, что теперь необходимо выпускать «Крымскую правду» на двух языках – русском и украинском. Поэтому из украинских областей собирали журналистов, после чего присылали их в Крым. Наш Петр Васильевич переехал по направлению в Симферополь, и вскоре стал заведующим сектором печати обкома партии. А с Гончаровым мы пять лет вместе проучились, ездили на сессии, и он говорит, мол, чего я буду прозябать у себя в Веселиново, лучше в Крым перебраться. Наметили мне должность редактора в газете в Судаке. Но как только я приехал, то там газету закрыли. К счастью, в Черноморском требовался заместитель редактора, Гончаров предложил мне поехать туда, посмотреть, если понравится, то здесь и обосноваться. Я приехал, прекрасный берег моря, обещают квартиру и, что немаловажно, работу жене. Переехал в Черноморское, правда, с квартирой немножко задержали, потому что дом достраивался, ведь меня решили поселить в здании, которое строилось на деньги обкома партии и здесь жили только работники райкома. Так я стал работать в Черноморском, после выхода на пенсию активно участвовал в ветеранском движении. Так, организовывал саму поселковую организацию, после чего некоторое время был ее председателем. У меня есть много почетных грамот, в том числе грамоты Совета министров и Верховного Совета Автономной Республики Крым.

Наградной лист на гвардии лейтенанта Чокова Андрея Семеновича

НАМОКОНОВ Иван Прокофьевич
( http://iremember.ru/saperi/namokonov-ivan-prokofevich.html)

Намоконов Иван Прокофьевич, май 1946-го года
(фото любезно представлены авторами воспоминаний)

Я родился 23 сентября 1926 года в с. Кульский Станок Хоринского района Бурят-Монгольской АССР. Родители мои были крестьяне-бедняки, в хозяйстве имелась две коровы и лошадь, куры и утки. Наша семья состояла из семи душ: родители и пятеро детей. Старший брат, Иннокентий, принял участие в Великой Отечественной войне, был летчиком, следующим шел Александр, Василий, сестра Валентина и я пятый.

Весной 1941-го года я, признаться, не слышал, чтобы велись разговоры о возможной войне с Японией, но мы все четко знали, что японцы часто нарушали наши границы, случались вооруженные конфликты на озере Хасан и реке Халхин-Гол. В нашей семье мой дед воевал во время русско-японской войны 1904-1905 годов. Он имел три царских Георгия. 22 июня 1941 года в селе по радио узнали о начале войны, тогда тарелка на столбе посреди площади являлась основным средством информации. Какие чувства я испытал, не могу точно сказать, ведь еще пацаном был, но никогда бы не подумал, что попаду на войну.

В 1943-м году я перешел в восьмой класс, а в октябре меня призвали в армию. Сперва попал в Иркутск, где определили в военно-авиатехническую школу, там я отказался учиться, потому что были очень тяжелые условия. Тогда меня отправили в другую часть, и в результате я очутился в 967-м отдельном саперном батальоне корпусного подчинения.

Размещались мы около ст. Оловянная Читинской области, за ней в пяти километрах располагался наш гарнизон. Учили в первую очередь инженерному делу, минированию и разминированию, наведению понтонных переправ через реку. Сами же наводили мосты, после чего тут же их и взрывали. При этом почти треть занятий у нас проводилось в ночное время суток.

- Как вас кормили?
- Питались мы по четвертой норме суточного довольствия. Покушаешь, и сразу же думаешь о следующей кормежке: позавтракаешь – и ждешь обед, пообедаешь – ожидаешь ужин. В общем, всю службу до начала войны с Японией питались впроголодь.

- Вас как-то учили особенностям предстоящей войны с японцами?
- А как же. Перед началом войны нас за три-четыре месяца отправили на полигон и познакомили со всеми известными японскими минами. И мы уже точно знали, как их надо обезвреживать. Некоторые мины у них имели два взрывателя – один наверху нажимного действия, а второй располагался внизу и в том случае, если сапер поднимал мину, то она сразу же взрывалась. Коварный народ. Нужно было сначала подкопаться под мину и нащупать взрыватель. Только после его извлечения можно было эту мину поднимать.

- Как бы вы оценили офицеров вашего батальона?
- Наша рота находилась под командованием капитана Суворова. Он был очень суровый человек и, когда мы учения проводили до войны, ужасно издевался над нами. И у нас служил солдат Володя Горобцов, и он заявил, как только мы подошли к р. Аргунь, что первая пуля будет не у японца, а у капитана Суворова. Тому об этих словах донесли, и Володя куда-то смылся в связи с возможным арестом. Больше мы его не видели, и не знали, куда он пропал.

В августе 1945-го года нас ночью подняли по тревоге и, ничего не сообщая, построили походной колонной и мы отправились в марш. По дороге всем сообщили, что наш 967-й отдельный саперный батальон вошел в состав 2-го Отдельного стрелкового корпуса. Походным маршем подошли к реке Аргунь. Где-то за три километра до водной преграды мы остановились и в четыре часа утра нам дали задание как саперам наладить переправу. Ну что же, соорудили понтонный мост, форсировали реку и отправились через пустыню Гоби к Хинганскому хребту. Первые трое суток по пустыне шли без воды. У нас произошло страшное дело – люди погибали от жажды. Только в нашем батальоне умерло восемнадцать человек. До этого я даже не представлял, на что способен человек в муках жажды, у него глаза становятся красные, и мы смотрели друг за другом, и если у кого-то изменяется взгляд, то тут же брали человека за руки, отбирали оружие, ведь такой солдат мог перестрелять окружающих. И его куда-то отводили. Топали мы пешком. Погода была ужасная, днем невыносимо от жара, а по ночам страшно холодно. Два дня мы были вообще без воды, а потом дошли до какого-то озера, в котором воды как таковой не было, одна тина и серая грязь. Тогда я набрал эту грязь в рубашку и цедил в котелок, таким образом набрал примерно с полкотелка воды, честно говоря, опасался пить такую подозрительную жидкость. К концу третьего дня на грузовиках в больших бочках подвезли теплую воду, и мы наконец-то утолили жажду.

Японцы не ожидали, что мы пройдем пустыню Гоби, и продвинемся так близко к горам. Но все равно, когда мы подошли к Хинганскому хребту, перед нами находились два стрелковых батальона, которые должны были штурмовать японские укрепления. И враги им так врезали, что батальоны были полностью разбиты. Мне на всю жизнь врезался в память такой момент – когда мы подошли к передовым позициям, то увидели, что нам навстречу едут грузовики с трупами. Здесь отдали приказ, чтобы наш 967-й отдельный саперный батальон занял подготовленные батальонами позиции. Рассветает, и мы чувствуем, что сейчас нам придет каюк. Тут на наше счастье подошли «Катюши», они дали по вражеским позициям несколько залпов, и когда мы подошли к этой местности, то увидели, что там все сгорело. В итоге все целы остались.

Дорога по хребту вилась очень и очень извилисто, но передвигаться стало намного легче, потому что мы занимали оставленные воинские части, там было столько трофеев, ведь японцы бросали свою технику, и многие наши солдаты, кто умел водить, садились за руль, и все саперы ездили уже на грузовиках. Затем нас посадили на самоходки СУ-85, потому что впереди были минные поля, нужно проходы делать и разминировать дороги, и мы двинулись в сторону городов Хайлар и Цицикар.

По дороге мне пришлось несколько раз участвовать в уничтожении вражеских дзотов. По сути дела, у нас, чтобы ликвидировать какое-то укрепление, по опыту войны с немцами сразу же создавалась штурмовая группа. Первым ползет сапер со щупом, вторым – с миноискателем, третий несет специальные саперные ножницы для резания колючей проволоки, четвертый – взрывчатку, пятый – гранаты, и в конце несколько автоматчиков. Подбирались к дзоту, взрывали его, кидали внутрь несколько гранат, после чего автоматчики туда врывались. В нашей группе потерь не было, все проходило удачно.

Когда мы заняли Харбин, сильного сопротивления уже не было, практически все основные вражеские укрепления остались позади, мы в основном разминировали минные поля. Как я уже рассказывал, японские мины были очень хитрые, но мы изучали их секреты. Когда мы продвигались с самоходками, то по дороге встречались смертники, и, что характерно, прекрасно замаскированные. У них была вырыта небольшая и комфортная яма, при наблюдении можно было заметить только голову. И все было так великолепно укрыто, что и трава не помята, и земли выкопанной рядом нет, ничего не указывает на наличие позиции. Хорошо помню, как мы ехали на самоходке, и подсказываем экипажу, мол, вон голова видна – по ней стреляли снарядами, потому что был большой страх перед смертниками. Когда мы подходили к городу Цицикар, то встали в какой-то небольшой деревушке на ночлег. Тогда мы еще не знали, что у японцев массово появились смертники – тут подходит к нам вражеский солдат, мол, сдается в плен, его окружают, он раздвигает руки и взрывается, в результате два сапера погибли. После этого случая мы по ночам сразу же расстреливали всех японских солдат, которые пытались к нам подобраться.

В городе Хайлар после того, как японские войска перестали оказывать сопротивление, и дело шло к капитуляции, подняли свою голову местные бандиты, которых прозывали хунхузы. Мы не сразу поняли, что война стала даже более опасной. Наш сапер Пеньков ушел в увольнение, и больше его не видели, обыскали весь поселок, везде, даже в колодцы заглядывали. И ничего не нашли. После мы узнали, что Пенькова, по всей видимости, расстреляли хунхузы. Сперва они вообще-то не свирепствовали, но после капитуляции японских войск подняли голову.

- Вам с белогвардейцами довелось встречаться?
- Ну как же, их было очень и очень много в Хайларе и Харбине. На первых порах они от наших войск уходили в леса. Но когда узнали, что мы их не трогаем, стали встречать нас на околицах дорог. Стоит у дороги русский мужик в старом мундире с бородой и честь отдает нашим войскам. Очень приятно смотрелось. Общались мы с ними, но не очень-то много, потому что продолжали двигаться вперед.

- Как складывались взаимоотношения с местным населением?
- Очень хорошие, маньчжуры и китайцы принимали нас весьма любезно. В Хайларе, после капитуляции японцев, осталось много складов, и местная администрация раздавала китайцам вещи, которые были ранее награблены японцами. В первый день у складов столпилось множество китайцев, пошел шум и кавардак. Тогда местные власти обратились к нам, а мы как раз патрулировали улицу, четыре человека. Подошли, прикрикнули на особенно рьяных дебоширов, и быстренько построили всех в очередь. Все нас сразу же послушались, потому что к советскому солдату относились как к освободителю.
Намоконов Иван Прокофьевич в зимнем лагере, 1948-й год

- Как вы узнали о капитуляции японских войск?
- 20 августа 1945 года к нам в казармы прибежал связист и сразу же сообщил о капитуляции Квантунской армии. После этого имел место один весьма интересный эпизод. Выстроил командир батальона весь личный состав, а у нас солдаты были в основном 1926-1927 годов рождения, им по 18-19 лет. Объявляют, что нужно 20 человек для выполнения особого задания, которое связано с очень большим риском. Больше ничего не сказали. Кто желает, три шага вперед. Ну, и весь батальон в полном составе шагнул. Тогда комбат вызывает командиров рот и дает им команду, чтобы они выбрали, кому они доверяют опасное задание. А я к тому времени был избран комсоргом роты и попал в это число. Когда мы поехали на грузовике, то совершенно не знали, куда и зачем нас везут. Подъехали в один поселок, там нас приняли китайцы и устроили чудесный ужин, а утром мы должны были поехать в японский полк. Но мы не знали, зачем нас туда направляют. Командовал группой старший адъютант батальона лейтенант Исаак Александрович Бризмер. Так что когда мы поднялись утром, он нас выстроил и сказал, что мы едем в гарнизон, где размещался японский полк, который никак не сдается, поэтому нам дали много вооружения и посадили на машины. Мы должны были разоружить японцев. Но не дай Бог, если кто-то из врагов окажет сопротивление, ведь тогда нас всех перестреляют, и все. Знаете, когда мы въезжали в ворота, которые были настежь открыты, то у меня аж пилотка поднималась - волосы становились дыбом. Японцы к нашему приезду были уже выстроены, Бризмер объявил через переводчика о том, что мы пришли принять капитуляцию, мол, складывайте оружие. Стоило там кому-то выстрелить, и нам пришел бы каюк, ведь японцы вояки неплохие. К счастью, они без пререканий сложили оружие, и мы их разоружили. Это был самый страшный эпизод за время войны. Нас всех, участников этой операции, командир батальона представил к награде, но потом эти представления где-то затерялись.

- Трофеи собирали?
- Да, было дело. Но когда мы стояли после войны в палаточном лагере в Монголии, нас однажды выстроили, шмон сделали и все трофеи забрали. Так что солдату ничего не досталось.

- Женщины у вас в части были?
- Нет, в нашем батальоне не было. Вот в гарнизоне в Манчьжурии имелось 20 девушек, которые что-то охраняли. Что и как, нам не говорили, почему-то в секрете это держали.

После войны мы находились в Маньчжурии еще несколько месяцев. Начались беспрерывные дожди. Мы демонтировали японские заводы и отправляли оборудование в Советский Союз, затем собирали и грузили в вагоны рис, сахар и чумизу, галян. У японцев склады были ими забиты. После нас перевели в Монголию, то всех кормили исключительно чумизой и галяном. Оттуда я попал в пос. Борзя Читинской области, затем был переведен в 3-й тяжелый понтонно-мостовой полк. Он дислоцировался на Дальнем Востоке в г. Хабаровск.

- С особистами сталкивались?
- Да. Когда мы стояли в Монголии, командир взвода меня вызывает и говорит: «Намоконов, завтра пойдешь часа в четыре и истопишь штаб батальона». В назначенный срок меня поднял дневальный, я зашел туда, там стоят печи, рядом лежат дрова и уголь. Растопил все дровами, затем бросил уголь. Но я им никогда не топил, смотрю, чтобы прогорел хорошо, после чего закрыл все задвижки и лег спать. Утром меня поднимают двое часовых, говорят: «Вы арестованы, поднимайтесь на гауптвахту». Не могу понять, за что. Потом один из часовых мне сказал, что я вывел из строя весь штаб. Надышались угарным газом. Вместе с начальником штаба всех выносили на носилках. Сижу и думаю, что мне теперь на 15 ближайших лет место пребывания обеспечено государством. К счастью, командир взвода, который меня послал, заранее не проинструктировал о правилах растопки углем, и при проведении проверки все это вылезло. Ну, я особистам честно рассказал, что у нас в селе никогда не топили углем, мы топимся только дровами. В итоге посидел ровно пятнадцать суток и меня отпустили.

Сослуживцы. Стоят (слева направо): Василий Аксенов, Евгений Шимков, Николай Ефимов, Семен Егоров, Иван Намоконов, Александр Бабенко; сидят (слева направо): Петр Панченко, Николай Казанцев, Александр Безбородов, Анатолий Ластумин. Февраль 1950-го года.

Демобилизовался я из армии в 1950-м году, затем переехал в пос. Черноморское Крымской области, с тех пор здесь и проживаю.

АНДРЕЕВ Петр Ефимович
( http://iremember.ru/krasnoflottsi/andreev-petr-efimovich.html)







(фото из личного альбома Андреева П.Е. многие датируются 30 мая 1945 г)


Я родился 9 июля 1924 года в г. Ярцево Смоленской области. Родители мои рано умерли: мать в 1928-м году, когда мне было четыре года, а отец во время голода в 1932-м. Так что своего родства толком не знаю. Папа трудился на заводе, мать там же работала. Матери я даже ни имени, ни года рождения не знаю, она сильно болела. Жили мы трудно, в семье было пятеро детей, старшая сестра – 1910-го года рождения, еще одна сестра, двое братьев, и я. После смерти родителей стали мы беспризорными, первое время хотели нас в детский дом отправить, старшей сестре приказывали отдавать дом государству, но она наотрез отказалась. Жили мы очень бедно и плохо, но сестра одна трудилась для нас всех.

До войны я окончил шесть классов, после поступил в школу фабрично-заводского обучения и пошел работать на текстильную фабрику. 22 июня 1941-го года началась Великая Отечественная война. Наши войска стали отступать, враг приближался к Ярцево. В июле забегает к нам в цех старший мастер и объявляет рабочим, что нужно бросать станки, немец находится уже за речкой Вопь. Километров пять осталось до врага, не больше. Приказали нам взять с собой только самое необходимое – документы и вещи, и уходить из города. Сестры и братья присоединились ко мне, ведь все старшие работали на ярцевских предприятиях. Мы отправились до Вязьмы пешком, а это свыше 100 километров. Пришли в город, тут старший мастер объявляет, что на железнодорожной станции стоит эшелон, который предназначен для того, чтобы отвезти нас в тыл. Мы подошли к вокзалу, там стояли эвакуированные эшелоны, вагоны в которых были заполнены станками и сидевшими рядом с ними рабочими. А мы притопали со своими узлами. И только мы очутились на перроне, как тут налетели немецкие самолеты и начали страшно бомбить Вязьму. Началось все ровно в 18-00, и город после массированных авиационных ударов горел до раннего утра. Потом все закончилось, сошлись наши ярцевские, попрятавшиеся от бомбежки, и старший мастер говорит: «Давайте, ребята, наберитесь терпения, надо пройти еще 17 километров, и на разъезде ждет наш эшелон». Мы пришли туда, точно, стоят вагоны, обитые маскировочными сетями, при этом выяснилось, что сами вагоны были телячьими с тремя ярусами коек. Не представляешь, какая там организовалась теснота. Погрузились, после чего пришел откуда-то из-под Вязьмы поезд, прицепил вагоны и поехал. Следующая бомбежка произошла в Туле, потом мы снова двинулись в путь. Ехали голодными, случались долгие остановки, ждали прохода других эшелонов. Тогда мы, оборвыши, подходили к соседним вагонам и просили кусок хлеба, который в первую очередь отдавали матерям в нашем составе, у которых были маленькие дети, и что-то сами ели. Жили подаянием. Нас довезли до города Сызрань Куйбышевской области, где в первый раз покормили. Высадились же мы в Челябинской области, очутились в селе Петухово Каслинского района. Из Ярцево сюда прибыло и ютилось три семьи, в том числе и я с братьями и сестрами. Работали в колхозе, я устроился в кузню молотобойцем, мне было семнадцать лет. Потом в сентябре 1941-го года председатель колхоза нас, откровенно говоря, пожалел – уже холодно стало, и он нам сказал, что мы, не имевшие нормальной теплой одежды, непременно замерзнем. Он где-то газету нашел и вычитал, что таких беженцев, как мы принимает Киргизская ССР. Выдал «литер» на поезд, и мы попали в г. Фрунзе. Приехали, нашли пересыльный пункт, где принимают беженцев. Здесь нас обо всем расспросили, взяли документы из того колхоза, откуда мы приехали. Оттуда послали в город Кант Фрунзенской области, после чего направили в пос. Быстровка, неподалеку от которого строили железную дорогу. Мы очутились в распоряжении руководства местного колхоза. Начали свое житье-бытье в эвакуации. Я работал на строительстве железнодорожных путей, меньший брат учился в школе, другой брат Петро, на год старше меня, ушел в конце 1941-го года в армию, а меня забрали в начале 1942-го года. И отправили во Владивосток. Я был определен в Тихоокеанский флот, окончил морскую школу и получил специальность: «рулевой-сигнальщик». Дальше пошла служба, нас сформировали и отвезли на Каспийское море. Был я немножко под Сталинградом, служил на тральщике, мы тралили морские мины, которые немцы в период своего наступления бросили в Волгу.

Шел 1943-й год. Когда в феврале армия Паулюса под Сталинградом капитулировала, то я прочитал в газете о том, что в Каспийской флотилии организовывался отряд, предназначенный для пополнения 393-го отдельного батальона морской пехоты. Я как комсомолец и молодой патриот, написал командиру своего корабля заявление о том, что прошу добровольно зачислить меня в этот отряд. Капитан тральщика мне и говорит: «Не будь героем, ты стоишь в рубке, дождь бьет по крыше, а на передовой день и ночь будешь под открытым небом и под пулями находиться». Но я уперся, и все. Списали меня с корабля, так что стал я морским пехотинцем. Зачислили меня снайпером-наблюдателем, потому как метко стрелял. Был вооружен пятизарядной снайперской винтовкой Мосина с оптикой.

Мы начали походным строем двигаться по направлению на Новороссийск, Геленджик, Анапу, и встали на Таманском полуострове. Здесь всех зачислили в 393-й отдельный батальон морской пехоты, и мы начали готовиться к морскому десанту. Все время тренировались на мотоботах, учились правильно прыгать в воду, прыгали, когда вода была и по пояс, и по грудь. Важно выработать автоматизм – как только услышим команду капитана, он кричит: «Полный назад!» нужно начинать действовать. Такая команда означает, что под днищем судна уже грунт и мотобот при движении вперед может вылететь на берег. Тогда ты и прыгаешь, если все делаешь правильно, то воды тебе по колено, кто запоздал немножко – тот по пояс в воде оказывается. Кстати, нам перед строем зачитали приказ о том, что если кто-то не прыгнет при высадке, а вернется с мотоботом назад – того будут считать изменником Родины. Или расстрел, или в штрафбат и на передовую. Так что прыгали мы все до единого.

Вечером 22 января 1944 года первый отряд нашего десанта завершил погрузку и вышел из бухты Опасная. Ночью мы начали высадку в Керчи в районе Широкого мола. Немцы сильно обстреливали мотоботы, мне еще полных 20 лет не было, а среди морских пехотинцев были пожилые мужчины, от сорока лет и старше, так они молились Богу и просили: «Господи, помоги нам высадиться на сушу!» И мы вместе с ними крестимся. А немец поливает нас артиллерийским огнем, и несколько наших кораблей потонуло, так как враги очень метко стреляли из береговых пушек. Ведь к укрепленному вражескому берегу любому кораблю опасно подходить, а тут еще десант надо высадить. К счастью, за нами шли спасательные корабли, матросы с затонувших кораблей выплывали и их подбирали. Нас хорошо выручило то, что была проведена неплохая артподготовка перед десантом, да еще помогали наши самолеты, которые с воздуха бомбили немцев. Ну, мы высадились, заняли часть территории порта, ворвались в город, отбили несколько господствующих зданий, после чего соединились с нашими войсками, наступавшими со стороны Керченского плацдарма. Во время операции я был вооружен снайперской винтовкой, на боку висела саперная лопатка, противотанковые гранаты и «лимонки» Ф-1 в подсумках. Стрелял по немцам, убил или нет кого-то, врать не стану, фигуры падали, но точно не знаю, были ли они убиты, ранены, или просто спрятались. Не буду брехать. Надо отметить, что у меня зажигательных пуль не было, но имелись трассирующие – зеленого и красного цвета. Ночью выстрелы таких пуль смотрелись красиво и завораживающе. Были еще сигнальные ракеты, но ими я не воспользовался.

В апреле 1944-го года мы атаковали оборону противника, прорвали ее и дошли до поселка Камыш-Бурун. На подходе к Феодосии нас остановили и объявили, что часть наших морских пехотинцев направляются во флотский экипаж, потому что на Черноморском флоте остро не хватало специалистов морского направления. Так я в числе прочих очутился в Керчи, к нам, как мы их тогда называли, приезжали «покупатели» и набирали себе специалистов. Я числился в плавсоставе, поэтому ждал приглашения на боевой корабль. Вдруг к нам прибыл один капитан, и многих матросов обманул, сказал, что у них есть большой катер, на который нужны моряки, мотористы и рулевые, которые умеют обращаться с компасом. Ну, я и согласился, не стал дожидаться, когда придут «покупатели» с торпедных катеров или эсминцев. Когда нас привезли на Азов, выяснилось, что вместо корабля нас всех зачислили на береговую батарею БП № 1007 под командованием старшего лейтенанта Георгия Александровича Докторина. Когда приехали, двинулись с матросами выражать свой протест. Мы пошли в кабинет командира батареи вместе с Торсенковым, тоже сигнальщиком, мы с ним еще во флотском экипаже продолжали семафорить, чтобы не забыть морскую науку. Нас офицер спрашивает, кто мы такие и как попали в экипаж. Рассказали ему о службе в морской пехоте, и тогда командир батареи меня расспрашивает: «Где ты служил на флоте?» Я все поведал о своей службе на тральщике. И сделали меня комендором на батарее, стали моим кораблем орудия на берегу.

Затем меня перевели в Ак-Мечеть, как тогда по старой памяти еще назывался поселок Черноморское. Туда поступили на вооружение морской батареи четыре 127-мм американских орудия, полученных по ленд-лизу. И я на этих пушках служил. Перевели меня в 1945-м году. В расчет каждого орудия входили: командир орудия, замковый, я был правым горизонтальным наводчиком, имелся еще вертикальный наводчик, наводчик целика, два заряжающих – на снаряд и на заряд. Кроме артиллерийской обслуги, был еще старшина батареи, мичман. Несмотря на то, что война все еще шла, батарея была развернута в строгом соответствии со штатами.

В Черноморском я встретил конец войны. Причем 9 мая 1945-го года как раз стоял на посту, прибегают часов в пять утра начальник караула с разводящим и кричат: «Победа! Победа! Поздравляем с днем Победы!» К тому времени мы уже ожидали конца войны, все газеты об этом писали. Конечно же, все матросы сильно радовались и кричали в тот преисполненный радости день.

- Как кормили на фронте?
- Всякое бывало, когда на суше служил уже после батальона, то нормально. А в 393-м отдельном батальоне морской пехоты все зависело от походной кухни – когда она подойдет. Если нет ее, то питались сухим пайком. В него входили галеты, шоколадка, консервы в баночках. Мы по флотской привычке называли такой сухой паек «бортпайком». Мы его распечатывали своими кинжалами только тогда, когда кухня не подоспела или если на большом привале находились.

- Как мылись, стирались?
- В батальоне я не помню, чтобы мы мылись. А вот в Черноморском имелась своя прачечная, нашу батарею обслуживали две женщины. Ну а на корабле мы стирались самостоятельно.

- С замполитами сталкивались?
- Конечно, они у нас были в батальоне. Они нам помощь оказывали, замполит Кондратенко был неплохим мужиком. Но нам, рядовым матросам, больше всего нравились те политзанятия, которые проводил командир санитарной части, капитан-медик. Весьма грамотный мужик, да и командовал он своими санитарами и медсестрами с большим толком.

- С особистами сталкивались?
- Нет, служил я хорошо, и никаких замечаний ко мне не имелось. Пришел я в батальон нормально и с хорошими документами.

- Что было самым страшным на войне?
- Десант. На батарее мы уже служили, как в мирное время. Когда же я был на тральщике, то постоянно думал о том, что если бы мы попали на мину и взорвались, то быстро оказались бы на дне. Поэтому у нас у каждого в кармане были жетоны, на которых выбивали фамилию, имя и отчество, а также адрес родственников и райвоенкомат, откуда матрос призывался.

После того, как закончилась Великая Отечественная война, то я недолго пробыл на батарее, меня списали во флотский экипаж в Севастополь. Все время добивался отправки на корабли, поэтому меня направили на базу торпедных катеров, но здесь прослужил недолго, что-то с документами было не в порядке, то-ли где-то потеряли, то-ли еще что-то. Выяснилось, что у меня не было аттестата имущественного и пищевого. Меня обратно в 1946-м году отправили в экипаж. А тут объявили в газете, что происходит демобилизация 1922-1924-х годов рождения. В экипаже таких набралось тринадцать человек. В начале 1947-го года я демобилизовался из Севастополя. Когда вышел приказ с моей фамилией, я уже служил в 7-й отдельной бригаде морской пехоты. Отслужил на флоте пять лет с 1942-го года по 1947-й. Немножко повидал и повоевал.

Когда я находился в Черноморском на батарее, у меня появилась подруга из местных. И я хотел к ней вернуться, моя же старшая сестра находилась в Средней Азии, так что мне и «литер», и продукты питания оформили до самого г. Фрунзе. Но я вернулся в Черноморское, и, когда мы с моей подругой договорились о том, что поженимся, то я остался здесь и вот уже 65 лет живу в поселке городского типа Черноморское, который стал «пгт» в 1957-м году.

Награжден орденом Отечественной войны II степени в честь 40-летия Победы. № наградного документа 81.